Заблудшие в темноте аллей
30.03.2017 15:30 - автор
Виктория ОЛИФЕРЧУК
Весна тяжела на премьеры. Надежды на улучшение финансового положения тают под солнечными лучами, как снег, творческие силы борются с авитаминозом и концентрируются перед бурным ростом. И вот уже первые премьеры появляются вместе с подснежниками. Всех опередил Молодежный театр.
Фото с сайта театра
Лицо на сером фоне. Реплика. «Бах!» - выстрел, на экране расплывается кровавое пятно. Снова: лицо, реплика, выстрел, лицо, реплика, ба-бах! В конце индифферентное «Бунин. Рассказы». Трейлер в Сети производил впечатление. Кратко, динамично, эффектно. Хотя, по мнению пристрастного зрителя, подзаголовок «Семь историй о любви» смотрелся бы логичнее в смысловой линейке, впрочем, то, что создатели спектакля не стали рифмовать любовь и кровь, – полное их право. В любом случае внимание к себе ролик привлек безусловно. «Неужели в Молодежке рискнули сделать из Бунина триллер?» - мелькнула шальная мысль, обострившая интерес в свете перемен, происходящих в театре. Впрочем, не пугайтесь, на триллер здесь не отважились, равно как на чувственность и искренность.
Скоро год, как Молодежный обзавелся новым шкипером. Если юбилейный «Буратино» стал переходным этапом, то с помощью Бунина театр намеревался уже в полный голос заявить о своем светлом будущем. Выбор первоисточника, приглашение молодого, но уже столичного режиссера, возвращение в театр опальных некогда художников, масштабная рекламная кампания, в результате которой разве что глухой не услышал о грядущей суперпремьере - все говорило о том, что театр сделал серьезную ставку и готов сыграть по-крупному. Пристрастный зритель шел на спектакль с возродившимися из пепла надеждами.
Рассказы Бунина – достаточно проблемный вариант для театра. Они кратки, сюжетны и эмоциональны, наконец, они о любви, о которой, как известно, написаны все пьесы в мире. Это льет воду на театральную мельницу.
С другой стороны, чувства не всегда находят театральный выход, так смело заявленный в трейлере. Нюансы, самые тонкие движения чужой души становятся тождественны читательской исключительно благодаря автору. Но авторский язык мало транспортабелен для сцены. Тем не менее бунинские рассказы постоянно привлекают внимание режиссеров. Только на просторах Южного Урала это уже не первая версия за последнее время: весьма приличную инсценировку ранее предлагала магнитогорская драма.
Начало спектакля казалось многообещающим: белые полосы, разрезающие черноту сцены, как солнечные лучи, прорывающиеся сквозь щели, раскололи мир на две части, существующие во взаимосвязи и теряющие друг без друга свою сущность, как день и ночь, добро и зло. Из света и тени сложилось знакомое «Бунин».
Оформление спектакля весьма синхронно - столь же просто и монохромно: черно-белые костюмы, дощатые стены и пол, пара стульев. Художник создает лаконичное пространство: ничто не должно отвлекать внимание публики от главного. Пожалуй, чересчур резкие контрасты света и тени то обнажают мысли и чувства, как на операционном столе, то путают во мраке подсознания. Музыка, видеоряд, пантомима – все выдержанно, стильно и театрально до первого слова.
Увы и ах! Создатели слишком увлеклись аутентичностью бунинского текста, и автор переиграл всех.
Основу спектакля составили семь рассказов – «Руся», «Муза», «Солнечный удар», «Легкое дыхание», «Кавказ», «Пароход «Саратов», «В Париже». По замыслу режиссера, такая последовательность должна живописать эволюцию любви от первой пылкой увлеченности с истериками, вспышками сумасбродства, горючими искрами счастья до тихой, но отчаянной жажды человеческого тепла в холодной вселенной одиночества.
Полоумная мать заставляет Русю отказаться от возлюбленного, Муза уходит к Завистовскому, случайная попутчица, играючи, разбивает поручику сердце… Череда расставаний, разочарований, предательств, казалось, должна заморозить, выхолостить душу, но она по-прежнему ждет и надеется на новую встречу.
Семь историй о любви, разные герои, нюансы, жизненные перипетии - и ни одного счастливого исхода. Любовь по Бунину обречена, но история каждого несчастья, следуя Толстому, индивидуальна. Эмоциональная партитура изобилует модуляциями, альтерациями, ладами, отклоненьями в параллельные, иные родственные тональности. Увы, совладать с таким богатством чувств исполнителям не удалось. Они остались в монохроме, даже не расцветив его резкостью и контрастностью.
Все перемены чувств происходили в периметре трех аккордов. Первая любовь мало чем отличалась от последней, самоубийство не шокировало, а убийство вызвало смех в зрительном зале – реакция на незатейливый пересказ пусть даже гениальных текстов.
Уж сколько раз твердили миру, что текст литературный и драматургический – две большие разницы. И трансформировать один в другой не так уж просто, и чем гениальней первый, тем сложнее он поддается вивисекции.
Режиссер пошел, казалось бы, по вполне логичному пути, который неминуемо был должен привести к успеху, – по максимуму сохранил авторский текст, которым восхищались целыми поколеньями. Не учел лишь одной маленькой детали: автор говорит об интимном с глазу на глаз, театр же выносит личное на всеобщее обозрение. Как сделать, чтобы легкое дыхание коснулось щеки каждого зрителя, не превратившись в бурный порыв ветра? Каким образом трансформировать авторский текст в живого посредника - актера?
Литературный театр в Молодежке прописался уже давно, обращение к высоким образцам похвально, но на этом успехи заканчиваются: пока литература и сцена существуют в конфронтации. Увы, новый опыт результата не улучшил, высота опять осталась недосягаемой.
Режиссер (намеренно или нет) усложнил и без того нелегкую задачку - артистам приходится пребывать в нескольких ипостасях: комментировать происходящее от лица автора, впрыгивать в оболочку героев, действовать, вспоминать, рассказывать о том, что думал и чувствовал. Действо вытягивалось по горизонтали, артисты с трудом переключались с одного способа существования на другой, рассказ поручика о страданиях душевных после «Солнечного удара» вконец утомил публику и спровоцировал нервный смешок в сцене убийства Мещерской.
Легко дышали зрители и в последней новелле («В Париже»). Как просветил нас Штирлиц, в разговоре лучше всего запоминается последняя фраза, и эта фраза прозвучала неожиданно легковесно. Случайная встреча в парижском кафе сводит не просто мужчину и женщину, скорее, двух глубоко одиноких людей, растерявших внутренний огонь под враждебными вихрями революции, гражданской войны, эмиграции, пытающихся на пепелище вместе развести костер, чтобы согреться. Ностальгия, боль автора, чувство одиночества подсознательно ощущаются в рассказе.
Как ни парадоксально, но оставив бунинский текст практически в неприкосновенности, актеры умудрились счастливо миновать болевой порог, разыграв вполне клюквенную историю о повзрослевшей Золушке, встретившей поиздержавшегося принца на закате дней. Что ж, авантюра не удалась, но за попытку спасибо.
Любовь и кровь
Лицо на сером фоне. Реплика. «Бах!» - выстрел, на экране расплывается кровавое пятно. Снова: лицо, реплика, выстрел, лицо, реплика, ба-бах! В конце индифферентное «Бунин. Рассказы». Трейлер в Сети производил впечатление. Кратко, динамично, эффектно. Хотя, по мнению пристрастного зрителя, подзаголовок «Семь историй о любви» смотрелся бы логичнее в смысловой линейке, впрочем, то, что создатели спектакля не стали рифмовать любовь и кровь, – полное их право. В любом случае внимание к себе ролик привлек безусловно. «Неужели в Молодежке рискнули сделать из Бунина триллер?» - мелькнула шальная мысль, обострившая интерес в свете перемен, происходящих в театре. Впрочем, не пугайтесь, на триллер здесь не отважились, равно как на чувственность и искренность.
Скоро год, как Молодежный обзавелся новым шкипером. Если юбилейный «Буратино» стал переходным этапом, то с помощью Бунина театр намеревался уже в полный голос заявить о своем светлом будущем. Выбор первоисточника, приглашение молодого, но уже столичного режиссера, возвращение в театр опальных некогда художников, масштабная рекламная кампания, в результате которой разве что глухой не услышал о грядущей суперпремьере - все говорило о том, что театр сделал серьезную ставку и готов сыграть по-крупному. Пристрастный зритель шел на спектакль с возродившимися из пепла надеждами.
Опасное притяжение
Рассказы Бунина – достаточно проблемный вариант для театра. Они кратки, сюжетны и эмоциональны, наконец, они о любви, о которой, как известно, написаны все пьесы в мире. Это льет воду на театральную мельницу.
С другой стороны, чувства не всегда находят театральный выход, так смело заявленный в трейлере. Нюансы, самые тонкие движения чужой души становятся тождественны читательской исключительно благодаря автору. Но авторский язык мало транспортабелен для сцены. Тем не менее бунинские рассказы постоянно привлекают внимание режиссеров. Только на просторах Южного Урала это уже не первая версия за последнее время: весьма приличную инсценировку ранее предлагала магнитогорская драма.
Начало спектакля казалось многообещающим: белые полосы, разрезающие черноту сцены, как солнечные лучи, прорывающиеся сквозь щели, раскололи мир на две части, существующие во взаимосвязи и теряющие друг без друга свою сущность, как день и ночь, добро и зло. Из света и тени сложилось знакомое «Бунин».
Оформление спектакля весьма синхронно - столь же просто и монохромно: черно-белые костюмы, дощатые стены и пол, пара стульев. Художник создает лаконичное пространство: ничто не должно отвлекать внимание публики от главного. Пожалуй, чересчур резкие контрасты света и тени то обнажают мысли и чувства, как на операционном столе, то путают во мраке подсознания. Музыка, видеоряд, пантомима – все выдержанно, стильно и театрально до первого слова.
Увы и ах! Создатели слишком увлеклись аутентичностью бунинского текста, и автор переиграл всех.
Три аккорда я тебе сыграю гордо
Основу спектакля составили семь рассказов – «Руся», «Муза», «Солнечный удар», «Легкое дыхание», «Кавказ», «Пароход «Саратов», «В Париже». По замыслу режиссера, такая последовательность должна живописать эволюцию любви от первой пылкой увлеченности с истериками, вспышками сумасбродства, горючими искрами счастья до тихой, но отчаянной жажды человеческого тепла в холодной вселенной одиночества.
Полоумная мать заставляет Русю отказаться от возлюбленного, Муза уходит к Завистовскому, случайная попутчица, играючи, разбивает поручику сердце… Череда расставаний, разочарований, предательств, казалось, должна заморозить, выхолостить душу, но она по-прежнему ждет и надеется на новую встречу.
Семь историй о любви, разные герои, нюансы, жизненные перипетии - и ни одного счастливого исхода. Любовь по Бунину обречена, но история каждого несчастья, следуя Толстому, индивидуальна. Эмоциональная партитура изобилует модуляциями, альтерациями, ладами, отклоненьями в параллельные, иные родственные тональности. Увы, совладать с таким богатством чувств исполнителям не удалось. Они остались в монохроме, даже не расцветив его резкостью и контрастностью.
Все перемены чувств происходили в периметре трех аккордов. Первая любовь мало чем отличалась от последней, самоубийство не шокировало, а убийство вызвало смех в зрительном зале – реакция на незатейливый пересказ пусть даже гениальных текстов.
Об интимном во весь голос
Уж сколько раз твердили миру, что текст литературный и драматургический – две большие разницы. И трансформировать один в другой не так уж просто, и чем гениальней первый, тем сложнее он поддается вивисекции.
Режиссер пошел, казалось бы, по вполне логичному пути, который неминуемо был должен привести к успеху, – по максимуму сохранил авторский текст, которым восхищались целыми поколеньями. Не учел лишь одной маленькой детали: автор говорит об интимном с глазу на глаз, театр же выносит личное на всеобщее обозрение. Как сделать, чтобы легкое дыхание коснулось щеки каждого зрителя, не превратившись в бурный порыв ветра? Каким образом трансформировать авторский текст в живого посредника - актера?
Литературный театр в Молодежке прописался уже давно, обращение к высоким образцам похвально, но на этом успехи заканчиваются: пока литература и сцена существуют в конфронтации. Увы, новый опыт результата не улучшил, высота опять осталась недосягаемой.
Режиссер (намеренно или нет) усложнил и без того нелегкую задачку - артистам приходится пребывать в нескольких ипостасях: комментировать происходящее от лица автора, впрыгивать в оболочку героев, действовать, вспоминать, рассказывать о том, что думал и чувствовал. Действо вытягивалось по горизонтали, артисты с трудом переключались с одного способа существования на другой, рассказ поручика о страданиях душевных после «Солнечного удара» вконец утомил публику и спровоцировал нервный смешок в сцене убийства Мещерской.
Легко дышали зрители и в последней новелле («В Париже»). Как просветил нас Штирлиц, в разговоре лучше всего запоминается последняя фраза, и эта фраза прозвучала неожиданно легковесно. Случайная встреча в парижском кафе сводит не просто мужчину и женщину, скорее, двух глубоко одиноких людей, растерявших внутренний огонь под враждебными вихрями революции, гражданской войны, эмиграции, пытающихся на пепелище вместе развести костер, чтобы согреться. Ностальгия, боль автора, чувство одиночества подсознательно ощущаются в рассказе.
Как ни парадоксально, но оставив бунинский текст практически в неприкосновенности, актеры умудрились счастливо миновать болевой порог, разыграв вполне клюквенную историю о повзрослевшей Золушке, встретившей поиздержавшегося принца на закате дней. Что ж, авантюра не удалась, но за попытку спасибо.
Тэги: