«Я просто видела войну»

 

 

 

Предчувствие беды
— Наше поколение, мои сверстники, которых с каждым годом становится все меньше, делят время на «до» и «после войны», — начала свой эмоциональный рассказ Мая Петровна. Слушаешь ее — и словно переносишься на машине времени в далекий 1939 год. Пакт Молотова — Риббентропа, нападение Германии на Польшу и начало Второй мировой войны…

— Я тогда была девятилетней девочкой, вступила в пионеры, — вспоминает довоенное детство Мая Петровна. — В школе нам стали преподавать санитарное дело. На занятиях рассказывали о различных болезнях, учили делать перевязки. Мы сдавали нормы БГСО — «Будь готов к санитарной обороне». В то время уже звучала песня «Если завтра война, если завтра в поход». Приближение войны чувствовалось во всем. Мне особенно запомнились несколько эпизодов. Как-то раз мама моей одноклассницы предложила примерить чудные польские туфельки: «Моей дочери они малы, а тебе, может, подойдут». Туфельки мне чуть-чуть жали, но я решила, что разношу их. И мама купила мне эти туфли. В Польше шла война, а оттуда к нам привозили товары. Однажды наш знакомый привез хлеб в форме кирпичика (это было непривычно — на Украине караваи продавались), своей жене он сказал: «А ведь это признак войны». Почему? Потому что «кирпичик» компактнее, его удобно хранить.

…Отца Маи репрессировали в 1937 году. Маму сразу исключили из партии и как жену врага народа не брали на работу. Брат Маи Володя в 1940 году был призван в армию, во время войны он погиб.

— Новый 1941 год для меня начался счастливо, — рассказывает ветеран. — Маму восстановили в партии, приняли заведующей в детский комбинат. У нас появилась отдельная комната недалеко от аэропорта Жуляны, километрах в 50 от Киева. У нас появились деньги, чтобы собрать посылку для брата Володи. Отправили ему сало, теплые носки.

Спасаясь от бомб и снарядов
Первый день войны 11-летняя школьница запомнила очень хорошо. Ночью ее разбудили разрывы бомб. Однако предприятия продолжали работать. Ходила на службу и мама Маи — родители приводили малышей в группы.

К началу осени многие заводы уже эвакуировались из Киева, фашисты были на подступах к городу.

— В первые дни сентября в нашем районе высадился немецкий десант. Небо было черным от фашистских самолетов, — вспоминает Мая Петровна. — Начались уличные бои. Я была у мамы на работе. Детей из комбината быстро разобрали, оставалось только двое ребятишек. Мы не могли их бросить. Сели на пол и баюкали малышей. Каким-то чудом их мамы сумели добраться до комбината, забрали детей. Нужно было и нам убегать. А на улице перестрелка. Неожиданно возле дома остановилась санитарная машина, шофер сказал: «Прыгайте». Так мы доехали до Киева. Остановились у маминой подруги и каждый день ходили на вокзал в надежде уехать. Но мест в вагонах не хватало. Война войной, а дети остаются детьми. И мне было интересно наблюдать, что происходит вокруг. Мальчишки хвастались, как они тайно набрали осколков от бомб и повезут их в эвакуацию. Помню, однажды подошел поезд. В товарные вагоны стали загружать рояль, диваны и прочие красивые вещи. В пассажирские быстро садились женщины с нарядными детьми в матросках (тогда это было модно). И вдруг в толпе слышу комментарий: «Сливки общества».

Повезло и Мае с мамой: в «телячьих» вагонах вместе с другими беженцами их повезли в Краснодарский край. На бреющем полете фашистские летчики обстреливали эшелон. Фронт стремительно приближался. Вскоре вновь пришлось уезжать — на Северный Кавказ.

— Попали мы в кабардинское село, недалеко — Терек. В кабардинской семье приняли нас с кавказским гостеприимством. Накормили лепешками из кукурузы, напоили молоком, — рассказывает Мая Петровна. — Но потом хозяевам надоели беженцы, и нас, несколько семей, поселили в какой-то баньке.
На Кавказе Мая окончила четвертый класс. Ходила в станичную школу, километрах в шести от села. Домой возвращалась поздно. Идти по дороге, вдоль которой сплошь могильные плиты — жутко. Но однажды…

— Возвращаюсь из школы, а есть хочется невозможно. Мечтаю о мамалыге (кукурузной каше без соли) — больше дома ничего не было, — вспоминает Мая Петровна. — И вдруг я вижу — на дороге что-то белое большое лежит. А это гусь! Мне бы схватить птицу да домой притащить. А я прибежала домой и рассказываю, что видела гуся. Соседка тут же заметила маме: «Вот твое интеллигентское воспитание».

«Сладкая» жизнь
…Летом 1942 года немецкие войска начали наступление на Кавказ. Жители рыли окопы, противотанковые рвы. Работали под обстрелом.
— Помню, один самолет пролетел очень низко, и летчик бросил листовки, — вспоминает наша героиня. — Их быстро стал подбирать какой-то человек. А я спрятала одну листовку, дома прочла: «Барышни и дамочки, не копайте ямочки. Придут наши таночки — зароют ваши ямочки».

Мы уезжали из Кабардино-Балкарии с последним эшелоном, груженым пшеницей и кукурузой. Поскольку это важный груз, мчались очень быстро. Как самая младшая, я должна была обеспечивать пассажиров кипятком. На станции поезд загоняли в тупик. Чтобы добраться до перрона, приходилось пролезать под вагонами. На одной из станций я выбралась к насыпи. Вдруг вижу — в низине стоит цистерна. Возле нее много народа, в основном военные. Из простреленной цистерны сочится что-то густое. Оказалось, патока. Один мужчина набрал целое ведро и отлил мне в чайничек. Вот тогда мы напились чая с патокой.

…Состав остановился в Баку. Здесь, на берегу Каспийского моря собралось много беженцев — ждали пароход, который переправит их в Красноводск.
— Нам выдавали карточки на 200 — 250 граммов хлеба в день. Я, как ребенок, дополнительно получила еще два талона на сахар — по 50 граммов на неделю, — цепкая детская память на всю жизнь сохраняет подробности тех нелегких лет. — Мы покупали на рынке баклажан, пекли его на костре, солили и ели его с хлебом. А потом я доставала сахар и все просили меня посыпать хлеб песочком. Я чувствовала себя настоящей добытчицей и очень гордилась этим.

Холодная осень 1942-го
Через две недели беженцев переправляли на пароходе «Лазарь Каганович» в Туркмению, в город Красноводск. В море их вновь обстреливали. Это была последняя бомбежка. Однако после переправы в Среднюю Азию трудности не закончились. Была холодная осень. На открытых платформах вместе с зачехленными станками беженцев везли на юго-восток, в Казахстан.
— В эшелон не все успели сесть. Люди бежали за составом, им протягивали руки. Но многие так и отставали от поезда. Я обратила внимание на одного здорового длинноногого парня. Подумала: «Почему он не на фронте?» Он бежал очень быстро. Поравнявшись с нашей платформой, схватил сумочку. Она принадлежала женщине с маленьким мальчиком. В ней осталось все — карточки, деньги, документы. До сих пор вспоминаю и этого бегущего парня, и эту рыдающую женщину. Как она с сыном выжила в этом мире? — Мая Петровна задумывается, на минуту замолкает. — Когда мы приехали в Ташкент, нужно было отоварить хлебные карточки. Но никто не хотел уходить с нашей платформы — все боялись отстать от поезда. Тогда вызвалась идти за хлебом моя маленькая, храбрая мама. Меня оставила в залог…

Эшелон тронулся раньше времени. Мама отстала от поезда, я осталась одна. Сижу в уголке платформы на корточках, плачу. Соседи решили высадить меня на ближайшей станции. И вот на следующей станции моя смелая мама догнала нас. После этого я маму больше никуда не отпускала.

Беженцев поселили в горном ауле Казахстана, на границе с Киргизией. Здесь было голодно и холодно. Чтобы спастись, люди, рискуя жизнью, шли через снежный перевал в город Фрунзе (ныне Бишкек). Там можно было устроиться на работу, получить продуктовые карточки.

Без хлеба, без денег, без вещей
— Мама не могла бежать, потому что была членом коммунистической партии, — поясняет Мая Петровна. — Мы могли погибнуть от голода. Но наши войска уже перешли в наступление, освобождали все новые города, приближая Победу. И нам разрешили уйти. В Киев пропусков не давали. И мама взяла пропуск в город Изюм Харьковской области. Добирались мы на Украину с большим трудом. Чтобы сесть в поезд, нужно было дать взятку — 150 рублей. Мы отдали деньги и оказались в вагоне.

На станции Арысь была пересадка. Ночевать нужно было на вокзале. А там все места заняты. Пришлось устроиться на ступенях лестницы. Накануне мама получила по карточкам хлеб. А ночью нас обокрали. Тогда я впервые увидела свою маму плачущей. Мы остались без хлеба, без карточек, денег, вещей…

В поезд мы сесть не могли — вагоны переполнены. Неожиданно в конце эшелона увидели приоткрытую дверь, за ней — куча арбузов. Груз сопровождали женщина и мужчина. Они взяли нас к себе, накормили арбузами, дали по куску хлеба. Но на станции Арысь мы с мамой простудились, поднялась высокая температура, и нас выбросили из вагона.

Мая проснулась на песчаном берегу Аральского моря. Лизнула белую пленку — сплошная соль. Ее мама пошла в город, девочка от голода не могла подняться и осталась лежать на песке.
— Мама дошла до Аральска, нашла горком партии, показала партбилет. Встретили ее с сочувствием. Одна из сотрудниц горкома пошла с шапкой по кругу. Так нам собрали деньги на билет, дали хлеб и одежду, — девушки-студентки давно забыли о своих смартфонах и, затаив дыхание, слушали. — Мы сели в настоящий пассажирский вагон и поехали в город Изюм. Маму приняли на паровозоремонтный завод. А меня брать не хотели: слишком маленькой и худенькой была я в свои неполных 14 лет. И тогда я заплакала. На заводе сжалились, взяли меня ученицей слесаря-инструментальщика. Нам с мамой дали одну койку на двоих в общежитии, рабочие карточки. Мы были счастливы. На заводе я первым делом записалась в библиотеку. Помню, иду в лохмотьях, а в руках — книги. Люди вслед смотрят, улыбаются: будущий инженер идет. И действительно, предсказание сбылось. Я стала инженером.

Возвращение в школу
До 1947 года проработала Мая на заводе, получила медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». А потом вместе с мамой уехала в Пермь. Девушке шел 18-й год, за плечами всего четыре класса. Но она мечтала получить высшее образование. Всего за год одолела программу сразу трех классов и поступила в восьмой класс школы рабочей молодежи. Это было замечательное время. Вместе с друзьями-одноклассниками, воевавшими на фронте, работавшими на заводах в тылу, Мая радовалась, что снова села за парту.
— Мы как дети бегали по классу, шалили, пели песни во весь голос, много читали, разгадывали шарады. Мы радовались, что выжили в войну, — говорит Мая Петровна.
Послевоенному времени посвящены страницы ее новой повести «Морская девочка и инвалид». Это светлая и в то же время щемящая история любви.

…После школы Мая Петровна окончила университет, много лет работала геологом. А когда вышла на пенсию, стала заниматься краеведческими исследованиями, начала писать книги, публиковаться в журналах. Но это уже другая история.