ГОРОДСКИЕ ИСТОРИИ

Восьмой выпуск «Городских историй» продолжает юбилейный проект «ВЧ». В сентябре 2006 года Челябинску исполнится 270 лет.
Сегодня краевед Анна ПОТЕРПЕЕВА рассказывает о становлении Урала под сильной рукой российских императоров. А наш читатель Вячеслав РОЖДЕСТВЕНСКИЙ вспоминает времена партийной номенклатуры.
Предлагаем всем принять участие в читательском конкурсе «Наша память» и поведать о славных горожанах, наших традициях и важных событиях. Присылайте свои истории по адресу: 454080, Свердловский проспект, 60, 6-й этаж, приемная «ВЧ».
Самые интересные рассказы будут опубликованы на страницах «Вечерки». А в сентябре мы назовем победителя конкурса. Его ждет замечательный приз — ТЕЛЕВИЗОР AKAI.

ЗНАКОМЫЕ ЛИЦА

УРАЛ ОКРЕП ВО ВРЕМЕНА ЕЛИЗАВЕТЫ

Год 1741-й. Санкт-Петербург. Два часа ночи 25 ноября. Цесаревна Елизавета Петровна, младшая дочь Петра I, с приближенными в казарме Преображенского полка. В ответ на свое обращение: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь! Ступайте за мной!» — слышит: «Готовы! Давно пора! Матушка ты наша! Умрем за тебя!» Они грозились перебить всех немцев. Но она запретила им пускать в ход оружие. Вот где проявился характер императрицы Елизаветы. Устойчивая, самостоятельная, с блистательным русским умом, интуицией, она взяла трон по праву и без крови.
Приход к власти дочери Петра I вызвал громадный национальный подъем. И на Урале особенно. Наш край был крепким орешком. Елизавета отправила сюда лучших учеников своего отца. Самым ярким был Неплюев. Он послан в Оренбург «главным командиром киргиз-кайсацких орд».
«В этом малом путь будет», — сказал когда-то о юном Неплюеве великий Петр, лично экзаменуя юного гардемарина. Неплюев был до самоотверженности верен делу Петра. И Елизавета отправила его к нам, в самый беспокойный край, утвердить здесь благоустроенную губернию, не разрушать, а созидать на основе возможной справедливости. Неплюев плодотворно продолжал линию Анны Иоановны. Он был настроен на толерантность, на включение всех народов, населяющих Урал, в процесс сотрудничества. Все словари называют его «честный Неплюев».
До Челябы и Оренбурга Неплюев добирался почти год. Было время обдумать пути к укреплению и обустройству края. Главное — не штыки. Он намерен был пробудить доверие тысяч людей к своим действиям, смягчить страшные нравы. Потому что от нравов и обычаев человеческих зависит вся жизнь государства. По документам, в поле деятельности губернатора Неплюева оказалось 2625 человек разноплеменной знати, простолюдинов, которые стали активнейшими предпринимателями у нас, устроителями жизни. Это и русские, и башкиры, и татары, и кайсаки, и калмыки, и даже хивины, бухарцы, индийцы, китайцы — основатели 114 новых крепостей и редутов, сотен новых деревень, слобод, заимок, десятков ярмарок, трактов, дорог, храмов.
Неплюев и его команда на целую эпоху опередили Екатерину II по созданию «третьего чина людей» — опоры государства. Они дали дорогу отважным российским мужикам, купцам, торговцам, ремесленникам. И этот отчаянный народ взрастил громадное поле — житницу целой губернии — и открыл громадный хлебный торг с казахами, всеми заводами Урала, с Азией, вплоть до Китая. В недрах Исетской провинции был построен 2-й уральский арсенал, поставлены 28 новых градообразующих заводов. И Челябинск строил эту базу для арсенала.
Потеряв жену, Неплюев весь ушел в работу, находясь в каждодневном «походе». В январе — апреле 1743 года он лично осмотрел места под крепости в Исетской провинции и по Ую. Нашел укрепленными лишь Верхояицкую и Челябинск. Определил Челябинск как «знатнеющее» место во всей Исетской провинции. И своим указом от 22 сентября 1743 года утвердил город столицей громадного региона. Неплюев поставил во главе Челябинска и управительской канцелярии самого опытного работника своей команды — полковника Петра Бахметьева с помощниками — дворянами Агаревым и Черемисиновым. И Челябинск себя почувствовал в полной мере стратегическим, политическим, административным центром. Имел право по указу императрицы «лично обращаться в Сенат и выйти на высочайшее рассмотрение», осуществляя административную, военную, хозяйственную, судебную власть. Наш город стал укрепляться как военный стратегический объект. А еще сделался главной ярмаркой «с сибирской стороны».
Развернулось всестороннее строительство, стали заселяться провинции. Башкир и кайсаков начали привлекать к государственной службе. Елизавета дала Неплюеву неограниченные полномочия как наместнику края, вплоть до дипломатии с Востоком.
Все 40-е годы этого века — беспокойные. И Бахметьев — самый активный участник в большой дипломатии Елизаветы Петровны и Неплюева по привлечению башкирской верхушки и чингизидов малой и средней орды к лояльной державной службе. Он стремится направить их честолюбие к завоеванию государственных постов, укреплению местного управления и ответственности за порядок на их территории.
Бахметьев не сидит в воеводском доме. Он поднимает переселенцев на активную застройку челябинского посада. Строится гостиный двор, трижды в году кипит яркая, многоязыкая ярмарка, закладывается красивейший на Урале Христорождественский собор. Челябинскими казаками строится стратегическая Уйская линия. Бахметьев приучает среднюю орду кочевать вдоль Уя и Тобола. И родственник Аблая, хан средней орды Якибук, просит воеводу о разрешении приезжать «для торгу» в Челябинск, Троицк и крепости провинции. Начинается торговля Оренбурга, Челябинска и других пунктов провинции с Хивой и Бухарой. Идут в Челябинск караваны купцов от хивинского Гаиб-Могамед-Богадыр-хана. Торг велик. Достаточно сказать, что на территории челябинской округи в конце века было пять десятков ярмарок.
«Будет пашня — будет дом, а значит, мир», — говорил Бахметьев о башкирах. Башкиры втягивались в хлебопашество. И через несколько лет такого челябинского управления, как писал Рычков, у башкир появились целые конские заводы «до 500 лошадей и более». Бахметьев усердно выявлял самых активных подданных, понуждая их к заведению не только пашни, но и деревень, заимок, трактиров, слобод по новым трактам, винокуренных заводов, мельниц. Проклевывались династии купцов Мухиных, Бетяковых, Смолиных, а также владельцев мельниц, салотопен, кожевен. Воевода заложил основы воинского мастерства казаков, сформировал летучие отряды из крепостных казаков, башкир, мещеряков, которые стремительно двигались, появлялись неожиданно вдоль трактов и линий, предупреждая всяческие провокации.
Челябинск мощно укреплял безопасность края, воспитывал доверие народов, всемерно развивал экономику, торговлю, работал на перспективу.

Анна ПОТЕРПЕЕВА.

НАША ПАМЯТЬ

ПОСТРАДАЛ ОТ ЛЮБВИ К МАЯКОВСКОМУ

Было это четверть века назад. Я работал педагогом, но скучал по любимой журналистике. И очень обрадовался, что большой учительский отпуск удалось использовать для временной работы в «Вечернем Челябинске». Тогдашний редактор хорошо ко мне относился. Но… уже «под занавес» летнего сотрудничества потерял я это хорошее отношение.
Случилось вот что: я отправился в Ленинский район на встречу. Собрал материал для статьи и, когда возвращался в редакцию, увидел на торцевой стене большого дома знакомый контур Владимира Маяковского. Многие челябинцы, наверное, еще помнят этот мастерски выкованный или сваренный из стали барельеф на улице Гагарина. Когда троллейбус поравнялся с этим зданием, я с изумлением прочел усеченную цитату из Маяковского: «Отечество славлю, которое есть…» На этом поэтическая строка обрывалась. Как так? Главарь-агитатор был в ударе, сочиняя эти строки. Он и здесь остался верен принципу: главные слова, ради которых стихи сочиняются, ставить в конце строфы. Вот он и поставил: «Отечество славлю, которое есть, но трижды — которое будет!» Устремленный в будущее (футурист!), Маяковский не очень мирился с настоящим, хотя старался разглядеть и прославить в нем ростки грядущего. И такое издевательское цитирование привело бы его в ярость.
Писать об этом в газете было немыслимо. Во-первых, никто бы не напечатал. Во-вторых, подобно солженицынскому Рубину я позволил бы смеяться над собой, но не над Советской властью. Решил позвонить в отдел пропаганды Ленинского райкома партии, поговорить о столь явной ошибке.
Инструктор райкома не мог взять в толк, что меня не устраивает в одобренном всеми инстанциями плакате. Я пытался втолковать, что рядом две средние школы, старшеклассники изучают Маяковского и наверняка юмористически комментируют нелепое сокращение хрестоматийной цитаты. Надо бы ее восстановить!
Поговорили. Я положил трубку с чувством исполненного партийного долга. А инструктор, видимо, тут же побежал к завотделом, тот — к секретарю по идеологии, секретарь — к первому… В общем, на другой день редактора «ВЧ» вызвали «на ковер» к первому секретарю горкома. Вернулся он в гневе, вызвал меня и с места в карьер громыхнул: «Кто вам позволил обращаться в райком от имени «Вечернего Челябинска»?»
Тщетно я пытался доказать, что звонил не как журналист, говорил с инструктором как коммунист с коммунистом. Шеф ничего этого знать не хотел.
Оказывается, до горкома история дошла в следующей версии: корреспондент «Вечерки» потребовал снять изображение Маяковского, иначе он напишет фельетон!
«ВЧ» меня после этого довольно долго не печатал. А «оскопленная» цитата продолжала навевать жителям и гостям Ленинского района не вполне патриотические соображения.
Диссидентом, как вы уже поняли, я не был, «вражьи голоса» игнорировал, даже Солженицына после 1974 года не читал принципиально. Кто же так упорно, день за днем выкорчевывал из моей души официальную идеологию, впитанную с молоком матери? Оно, бездарное партийное чиновничество, и выкорчевывало.

Вячеслав РОЖДЕСТВЕНСКИЙ.

 

Подготовила Светлана СИМАКОВА.