Меню

ВСТРЕЧА ДЛЯ ВАС

10.02.2006 00:00 25 (10413)
ПУАНТЫ ДЛЯ НАСТОЯЩИХ МУЖЧИН С тех пор как знаменитая Мария Тальони встала на пуанты, женщины стали царствовать в балете. Балетмейстеры возвели женский т...


ПУАНТЫ ДЛЯ НАСТОЯЩИХ МУЖЧИН

С тех пор как знаменитая Мария Тальони встала на пуанты, женщины стали царствовать в балете. Балетмейстеры возвели женский танец
на недосягаемую высоту. Но в 1992 году петербургский танцовщик Валерий МИХАЙЛОВСКИЙ перевернул представление о классическом балете с ног на голову. Мужчины его новой труппы встали на пуанты. Это был шок и сенсация одновременно. Можно было обвинить святотатцев во всех грехах. Однако даже самые придирчивые критики признали — мужской балет Валерия Михайловского делает изящную пародию, замешанную на виртуозной технике и блестящей актерской игре. На днях челябинцы убедились в этом.

ИЗ ДОСЬЕ «ВЧ»
Валерий МИХАЙЛОВСКИЙ. Солист балета. Заслуженный артист России.
Окончил Киевское хореографическое училище и шесть лет танцевал в Одесском театре оперы и балета.
В 1977 году талантливого танцовщика в свою петербургскую труппу пригласил Борис Эйфман. Здесь Валерий танцует все ведущие партии и обретает мировую известность.
В 1992 году при поддержке комитета по культуре администрации Петербурга он создает собственную труппу — Петербургский государственный мужской балет. Впервые в истории русского балета мужчины встают на пуанты.
Сегодня мужской балет успешно гастролирует в России, Европе, Америке.
Коронный номер самого Михайловского — «Умирающий лебедь».

Светлана СИМАКОВА
Фото Вячеслава ШИШКОЕДОВА

МЕСТЬ ЗА ЛЖИВОЕ КОКЕТСТВО

— Валерий, что стало причиной создания такой труппы? Возможность эпатировать публику и зарабатывать на этом? Желание доказать, что и сегодня возможен театр Шекспира, где нет актеров слабого пола? Или стремление продемонстрировать всемогущество мужчин?
— Ничего этого в мыслях не было. Начало 90-х. Тяжелое время для театра, для страны. Все было плохо. Но человек не меняется. Ему нужны отдушины. Ему хочется чего-то красивого и веселого. Мне вспомнились капустники в театре на 8 Марта. Мы дарили женщинам смешные миниатюры, надев пачки и пуанты. Об этих капустниках скоро узнала вся Одесса. Был такой ажиотаж! Весь город хотел попасть в театр. Потому что было очень весело и талантливо. Но толчком для создания мужского балета послужили гастроли одной труппы, не буду ее называть. Балерины танцевали настолько плохо, что кричать от негодования хотелось. Одни штампы. И я подумал: а почему бы не сделать «закрытые» капустники «открытыми»? Только потом, когда мы стали ездить по фестивалям, театроведы начали сравнивать нас с театром Шекспира, японскими и китайскими национальными театрами, философствовать о мужском и женском начале на сцене.
— Самая большая опасность в пародии — пошлость. Не думали об этом?
— Я этого боялся больше всего. Одно дело танцевать у бабушки на кухне, другое — выйти на профессиональную сцену. Сейчас очень модно стало — мужчины переодеваются в женщин. Но если у человека нет мастерства, чувства меры и вкуса, то он не заметит, как перейдет рамки, за которые выходить опасно. Не только люди, тонко понимающие искусство, почувствуют пошлость, но и обычные зрители. Мы забыли, что такое пародия. Люди выходят на сцену, включают фонограмму и кривляются. Это не пародия. Это халтура. А наш случай требует еще большего профессионализма и большой осторожности. Это спектакль, это балет. Нужно все делать высококлассно. Я всегда говорю своим артистам, что как бы утонченно, красиво и профессионально ни танцевал мужчина, он никогда не поднимется на уровень балерины. И мы не должны ставить такой задачи. Мы делаем веселый спектакль, пародируя манеру, сюжет, штамп. А штампов в классическом балете хватает.
— Например.
— Там так часто нет искренности. Бывает, что партнеры, играя на сцене любовь, даже взглядами ни разу не встретятся за весь спектакль. Кто же поверит в настоящее чувство? Мы видим только технику, хороший танец. Вы видели сегодня знаменитый «Па-де-катр». Этот вековой давности номер был сделан для четырех знаменитейших балерин. Но каждая из них считала примой только себя. Они танцевали этот номер, ненавидя друг друга. Вот это мы и попытались изобразить. Наигранное, лживое кокетство.

СЕГОДНЯ — AНГЕЛ, ЗАВТРА — ЖЕНЩИНА

— Майя Плисецкая однажды сказала, что Михайловский танцует «Умирающего лебедя» лучше ее. Это шутка?
— Мне этого она не говорила. Это прозвучало на какой-то пресс-конференции, тут же все газеты написали. Я считаю, что это хорошее чувство юмора. Гений может себе такое позволить. Она прекрасно знает, что никто лучше ее пока не станцевал этот номер. Я реагирую на это как на шутку.
— Что, исходя из практики, самое сложное в женской пластике для мужчин?
— Все! Но сложнее всего, конечно, встать на пальцы. За короткое время этому научиться безумно тяжело. Наши первые попытки превратили ноги в мясо. Потом это заживало, были раны. Мои танцовщики рассуждали, что никогда раньше, выполняя те же упражнения, что и женщины, они не замечали, какая это огромная разница. Как много мы работали над первым спектаклем! И вот, когда мне показалось, что мы достигли цели, хорошего уровня, я попросил снять все на видеокамеру. То, что увидел на пленке, повергло в шок. Все никуда не годилось. Корявость ужасная. Мы начали с нуля. Мы учились ходить, копировать женскую походку. Ведь до какой-то степени это должно быть смешно, но до какой-то степени и очень правдоподобно.
— Сегодня во время вашего спектакля иногда забываешь, что перед тобой мужчины в пачках.
— Это сейчас. А тогда… Мы научились ходить, но руки… Это было что-то страшное. А голова… В романтическом балете у женщин совершенно определенный поворот головы, ушко повернуто на зрителей. Мы чуть шеи не вывернули. Мы брали видеопленки классических балетов и все номера исследовали. Это была научная лаборатория по изучению поведения балерин. И теперь смех в зале — признак успеха.

ТЕПЕРЬ НАДО ВЗЛЕТЕТЬ

— А вы над собой смеялись?
— Когда увидели друг друга в женских нарядах. Но как танцевать в этих «испанских сапожках» — я так называю пуанты, — в туго затянутых корсетах, париках и веночках-цветочках, в ресницах, которые, как казалось, весили минимум полкилограмма?! Мы надели все это, вышли, посмотрели друг на друга — смешно. А потом, как в анекдоте: «А теперь попробуем взлететь!» Вот и мы — а теперь попробуем во всем этом танцевать.
— Находились люди, которые видели в вашем творчестве пропаганду нетрадиционной ориентации?
— Если человек видит только черное, то и белое ему покажешь — он скажет: «Черное». В Иркутске такое было. Там публика нас очень любит. Они даже создали фанклуб. Нас всегда там встречают с поезда и провожают. Зал переполнен. И вот депутатам это не понравилось: «Запретить, не пускать!» Пытались обвинить и в пропаганде.
— Все в труппе танцуют женские партии или есть принцип отбора?
— Все. Были случаи, когда приходили в труппу способные танцовщики и сразу ставили условие — только мужские партии. «Хорошо», — соглашался я, если видел в танцовщике настоящий актерский азарт и огромное желание работать. Постепенно он сам понимал, что работа в нашей труппе — это обычная работа в театре. Сегодня ты играешь ангела, а завтра представителя темных сил. У нас — сегодня играешь мужскую роль, завтра — женскую. Это всего лишь роль. И танцовщик забывал о первоначальном условии. Никто же не заставляет в женском обличии выходить на улицу. Если человек творческий, ему все хочется попробовать. Даже на пальцах научиться танцевать. Азарт очень важен.
— Вас не называют деспотом?
— В нашей труппе много жестких правил. Например, минута опоздания на репетицию стоит доллар. Артисты, которые работают старательно, с умом, считают меня добрым. А лентяи и Гитлером меня называли, и Сталиным. С разными артистами я разный.
— Недавно вы заявили себя еще и прекрасным хореографом в фигурном катании. Сделали блестящую программу с фигуристом Евгением Плющенко. Продолжаете свои эксперименты на льду?
— Нет. Сделать такую программу — огромный труд. Но самое главное — огромное количество времени. Я, пока работал с Женей, забросил все свои дела, свой коллектив. Мне было безумно интересно работать с этим спортсменом. Он очень талантливый и работоспособный человек, докапывается до каждой мелочи. Но мне нужно и себя всегда в форме держать, и работать со своей труппой, поэтому больше на такой подвиг я не решусь. Разорваться на части невозможно. У меня был еще один такой опыт — мы играли спектакль с Олегом Басилашвили. Два года он шел на российской сцене и во многих странах. Но так было сложно совмещать наши планы. Это тоже невозможный эксперимент.