ВСТРЕЧА ДЛЯ ВАС

Юрий БАШМЕТ:
«Люблю заигранные шедевры»

Рассуждая о дирижерских успехах и неудачах, Юрий БАШМЕТ сказал: «Есть состояние, когда все получается». Такое состояние, на мой взгляд, у этого музыканта длится с рождения. Мама отдала его в музыкальную школу, чтобы он не стал хулиганом. Скоро заговорили, что из мальчишки получится большой музыкант. Став им, Башмет удивил мир сольными концертами для альта. А теперь его называют еще и талантливым дирижером. Он все и всюду успевает. При этом остается философом. О чем свидетельствует наш разговор перед концертом в Челябинске.

ИЗ ДОСЬЕ «ВЧ»
Юрий БАШМЕТ. 52 года. Альтист, дирижер. Народный артист СССР.
Окончил Московскую консерваторию. Знаменитым стал еще в пору студенчества, завоевав престижные премии на международных конкурсах альтистов.
С 1985 года начал выступать в качестве дирижера. В 1986 году создал первый камерный ансамбль «Солисты Москвы», который распался. Музыканты захотели остаться во Франции, а Юрий Башмет не мыслит себя без России. В 1992 году на свет появился второй ансамбль «Солисты Москвы», концерт которого состоялся на днях в Челябинске.
Несколько лет назад Юрий Башмет стал художественным руководителем и главным дирижером государственного симфонического оркестра «Новая Россия».
Известен как автор и ведущий музыкальной передачи «Вокзал мечты» на Первом канале. Под таким же названием вышла недавно книга воспоминаний музыканта.
Участник и организатор многих известных международных фестивалей. Создатель фонда своего имени.
Женат. Есть взрослые дочь и сын.

 

Светлана СИМАКОВА
Фото Сергея ВАСИЛЬЕВА

Моцарт раскрывает по полной программе

— 2006 год объявлен годом Моцарта. Вы часто исполняете произведения гения, концерт в Челябинске — не исключение. Это особая любовь, дань юбилею или подарок публике?
— Это не только год Моцарта, но и Шостаковича и Шумана. Три юбилея. Моцарт — один из самых исполняемых композиторов. Он на втором месте после Вивальди. По популярности. Силен тем, что прост в своем языке и подходит любому музыканту — талантливому, способному. И любому слушателю — взрослому и маленькому. Имею в виду его шедевры. Отписок у него тоже много — быстро настругал и сдал заказ. Всякое в жизни бывает. Но по количеству шедевров он в первом ряду гениев. Для исполнителя это, пожалуй, самый сложный композитор. Глубина его простоты сродни шекспировским категориям. Он раскрывает музыканта по полной программе: и качество исполнительства, и степень загрязненности души. Я всегда любил этого композитора. Сегодня мы будем исполнять два абсолютных шедевра Моцарта.
— Вы часто исполняете популярные у публики произведения классики. Вас не пугает, что они заиграны, затерты частым прикосновением?
— Я люблю обращаться к заигранным шедеврам. Но, работая с ними, никогда не слушаю записей. Я смотрю в партитуру так, как будто это только вчера написал мой друг-композитор. Да, существует много традиций, крупными исполнителями придуманы очень хорошие вещи. Но даже самая удачная исполнительская находка имеет какой-то период проживания с нами, а потом теряет свой смысл и ценность. Поэтому я долго иду к решению, что сыграть. Но когда выбор сделан — открываю произведение заново. Во время такой работы возникает ощущение, что ты грибник, которому не везет и не везет. И вдруг открывается целая поляна с грибами. Так я обнаруживаю что-то новое в партитуре. И вот с этим новым выхожу на сцену. В «Маленькой ночной серенаде» Моцарта, которую мы исполняем в концерте, такие вещи тоже найдены. Это то, что называется «очистить партитуру», сократить путь от исполнителя к композитору.
— О чем спросили бы Моцарта, будь у вас такая возможность?
— У меня много вопросов к гению. Я хотел бы поговорить с ним и о жизни, и о том, как играть его мелизмы, форшлаги, мелкие нотки. Этого ведь никто точно не знает. Даже знаменитая книга его отца Леопольда Моцарта о том, как нужно делать то-то и то-то в произведениях Вольфганга Амадея, все равно допускает тысячу вариантов. Много спорных вопросов остается. Даже уважаемые люди, пишущие умные книги, во многом расходятся. Никто не знает истины.

Мистика есть во всем

— Много ли он написал произведений для альта?
— К сожалению, мало. Начал тройной концерт для скрипки, альта и виолончели, но не закончил. У всех тут же срабатывает: если произведение не окончено — значит, не успел, умер. Это не так. Тройной концерт — далеко не последнее его произведение. Я думаю, просто не родилась идея, как дальше концерт развивать. Да и то, что написано, не шедевральный материал. В сравнении со многим другим. Симфония «Концертанто», которую мы сегодня будем исполнять, — для скрипки и альта. Сам Моцарт играл на альте. Существует легенда, что вторую часть этой симфонии Моцарт исполнял на альте на похоронах своей матери. Ученые нашли доказательство правдивости этой легенды.
— Вы часто говорите о вещах мистических. Присутствует ли необъяснимое в вашей связи с этим композитором?
— И не только таинственное. Мне повезло. Более двух веков никто не прикасался к его инструментам, хранящимся в доме-музее в Зальцбурге. Первым музыкантом, который взял в руки альт гения и сыграл его музыку на этом инструменте, был ваш покорный слуга. Это случилось при довольно странных обстоятельствах. Считается, что политика никогда не помогала музыке. Случившееся подтверждает, что есть исключения из правил. Когда началась перестройка, вышел журнал с обозначением мест наших военных баз. Этот журнал выпустил МИД СССР. Презентация издания состоялась в Зальцбурге. Накануне ко мне обратился глава администрации министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. Совершенно не музыкальный человек стал спрашивать меня, чем знаменит Зальцбург. Видимо, в его генетической памяти возникло что-то, касающееся музыки. И я объяснил, что в этом городе есть дом, в котором родился Моцарт. Что там хранятся его инструменты: скрипка и альт. «А можно на них сыграть?» — заинтересовался мой собеседник. «Наверное, можно», — смело предположил я.
Состоялись переговоры с бургомистром Зальцбурга. Был подписан документ, разрешающий открыть инструменты и дать альт мне в руки. Я должен был играть на нем на презентации журнала. Но поскольку для альта как для сольного инструмента композитор ничего не написал, то понадобился скрипач. Чтобы сыграть знаменитую симфонию Моцарта для скрипки и альта. Мне стали предлагать в качестве скрипача австрийского вундеркинда. Я отказался и предложил пригласить моего друга — знаменитого скрипача Олега Кагана. Считаю, что он лучше всех играл Моцарта. Он был самым элегантным скрипачом. Но мне тогда стали возражать. Долго мы боролись. И мне пришлось сказать, что Олег смертельно болен. Только тогда они согласились. Я позвонил жене Олега Наташе Гутман. Они в тот момент были в Мюнхене, где Олегу проводили химиотерапию. От Мюнхена до Зальцбурга полтора часа езды на машине. И мы с Наташей решили, что для Олега этот концерт будет лучшей терапией. Ведь он станет первым скрипачом, сыгравшим на скрипке Моцарта. И мы сыграли концерт. За два месяца до смерти Олега. Об этом снят фильм. Историческое событие. Мы вместе вошли в дом. При нас открыли инструменты, проверили, в каком они состоянии. Я взял в руки альт, он — скрипку.
— Что испытали при этом?
— Ощущение трудно передать. Мне было страшно начать играть на альте Моцарта. Я дотронулся до него с трепетом. А когда посмотрел в «сердце» инструмента, выяснилось, что это родной брат моего альта. Он сделан тем же мастером Паоло Тесторе, но с разницей в три года.

«Мы ругались со Шнитке»

— Многие современные композиторы специально для вас сочиняют альтовую музыку. Они учитывают при этом ваши особенности как альтиста?
— В основном да. Например, Альфред Шнитке согласился написать для меня сольный концерт. Но долго не мог взяться за него, ему чего-то недоставало. Мы даже ругались с ним по этому поводу — обещает и не делает. Меня это возмущало. И вот однажды он побывал на концерте в дальнем районе Москвы, на Варшавском шоссе. Мы там с Рихтером играли впервые сонату Шостаковича. Это случилось лет через восемь после обещания Шнитке написать для меня произведение. Через день после нашего с Рихтером концерта позвонила жена Альфреда и сказала: «Юрочка, он начал». Для него последней каплей было впечатление от моего выступления. Конечно, он учитывал особенности исполнителя. В свою очередь исполнитель как позитивный паразит, потому что композитор все равно всегда идет впереди, попадает под влияние сочинителя. Ведь именно композитор творит, собирает информацию и записывает ее нотными знаками. Все взаимосвязано.
— Приходилось ли просить композиторов что-то изменить в произведении?
— С Альфредом ничего этого не надо было. В его шедеврах ни одной лишней ноты нет. А концерт, который он написал для меня, — один из самых лучших его концертов. Он и сам так считал. Это значит, что логика мозговая в его произведениях совпадает с двигательной. Выучить и играть такую музыку не составляет особого труда. Нет надобности «гладить против шерсти». Так же понятно пишет для меня Гия Канчели. Только в совершенно другом стиле.

Играть лучше,
чем дирижировать... и наоборот

— Впервые встать за дирижерский пульт так же страшно, как взять в руки альт Моцарта?
— Нет, пожалуй. Солист, дирижер — это все одна и та же специальность. Вернее, разновидности одного дела. Я стараюсь и всем советую — в любой ситуации надо стремиться оправдывать то, чем занимаешься в данный момент. Если я дирижирую, то стараюсь думать, что именно это я и люблю больше всего. А если играю — говорю себе, что это лучше, чем дирижировать.
— Когда вы дирижируете симфоническим оркестром — все определено. Вы встаете за дирижерский пульт, и оркестр вам полностью подвластен. Но как можно одновременно играть на альте в ансамбле «Солисты Москвы» и дирижировать сложнейшими произведениями?
— Знаете, был в России старенький и очень хороший, при этом еще и очень веселый дирижер Хайкин. Даже для меня он был очень стареньким. Так вот когда его спросили, трудно ли быть дирижером, он ответил: «Дирижером быть нетрудно, трудно получить постоянное место работы». Потрясающее чувство юмора. И он был прав. Он знал это. Однажды я был свидетелем потрясающего случая. В Большом театре давали «Руслана и Людмилу». Зазвучала увертюра к опере, а Хайкина за пультом еще нет. Он медленно идет к пульту по оркестровой яме между скрипками. Оркестр начал играть по команде концертмейстера. Дирижер дошел до своего пульта, перелистнул пять страниц нотного текста, который музыканты уже сыграли, громко сказал: «Спасибо, друзья» — и начал дирижировать. Почему я это вспомнил? В связи с постоянным местом работы. Трудно добиться, чтобы я или кто-то из гастролирующих дирижеров, приехав в чужой оркестр, получил бы десять репетиций перед концертом. Этого никто не допустит. Но со своим оркестром мы можем час разбирать одну страницу текста, потом час вторую... а потом все слепить и начинать обыгрывать. Такой продукт не стыдно вынести на сцену. Вот у меня сегодня такой случай. И не надо стоять к ансамблю лицом и постоянно быть дирижером. Есть оркестры, которые вообще могут играть без дирижера. Но там все должно быть слаженно. Это примерно как если бы мы сели с друзьями за стол под Новый год и договорились пить только водку. Чтобы никто не пил ни вина, ни ликера. Все должны объединиться, найти точки соприкосновения и двигаться в одном направлении.
— Это, должно быть, трудно неимоверно?
— Поэтому нужен лидер, который стоит перед всеми, который помогает взять темп, проявить голосоведение и держать это. Непросто. Но Штраус тоже дирижировал и играл одновременно. То к залу, то к оркестру поворачивался. И еще, если музыка попадает в свое время и нужное состояние, главная задача дирижера — не мешать. Есть такое состояние, кода все получается. Для этого много чего нужно. Это секрет музыканта. Есть дирижеры, у которых самая лучшая техника, например Сейджи Озава. Но если нет естественного попадания музыки в нужное состояние, то никакая техника не спасет. А дирижер с плохой техникой, но попавший в это состояние, может просто смотреть на оркестр и даже руки опустить. Но все сыграют, как один.
— И сколько же, учитывая все эти сложнейшие нюансы, вы сыграли концертов в только что начавшемся году?
Юрий Башмет сосредоточенно считает, и его брови поднимаются от удивления:
— Бог мой, уже девять! Сегодня десятый.