Фронтовик в семнадцать лет

Мальчик на комбайне
— Я окончил шесть классов. Война началась, — сухо, как в официальном рапорте, рассказывает ветеран Великой Отечественной Владимир Дмитриевич Горячкин. Он был чуть старше тех, кого теперь зовут детьми войны, и начал те роковые четыре года в тылу за тяжелой работой. А к концу войны успел получить два ранения, войти в горящий, плюющийся металлом Берлин — в первых рядах, на острие атаки.

— Как началась война, я уже не помню. Помню, как провожали на войну отца. Мать, конечно, ревела, — уже менее строго рассказывает ветеран.
Старший брат Владимира покинул дом еще раньше: он окончил летное училище и отправился на Дальний Восток, на войну с Японией. Вскоре пришла очередь отца. Пятнадцатилетний паренек остался в семье за старшего мужчину — с матерью, тремя сестрами и младшим братишкой. Вся семья работала в колхозе, младшие доучивались. Владимир стал работать на комбайне, потом, через год, перешел на трактор.

— Меня отправили от колхоза учиться на комбайнера. Обучение длилось 20 дней, — вспоминает Владимир Дмитриевич. Много ли, мало ли дал мальчишке этот ускоренный курс, рассуждать было некогда — подошла жатва. Молодежь усадили на технику и бросили на сбор урожая. Первое время, правда, Владимир работал не один. — Я тогда был помощником комбайнера, как говорят, «штурвальным». Вообще-то я должен был сидеть за рулем, но на деле старший меня до этого не допускал — не доверял.
Так, вдвоем, они успели выкосить рожь — прежде, чем комбайнера призвали в армию. «Я тебя всему научил, — сказал он младшему напарнику. — Продолжай». С тех пор Владимир работал в одиночку. У всех, вспоминает он, тогда были не рабочие дни, а рабочие сутки. Они делились между двумя напарниками пополам: 12 часов работает один, 12 — другой. Только на комбайне было иначе: с утра, пока лежала роса, Владимир его готовил, потом работал до вечера, пока роса не падала вновь. Темно или светло — не имело значения: спешили собрать урожай.

— Плохое было детство, тяжелое, — вздыхает Владимир Дмитриевич. — Сейчас другое время. Я часто вижу, как молодежь гуляет — мы так не могли, не до того было. Ну, пусть молодые учатся как следует, работают. Мы им все оставляем.

Здравствуй, самоходка
В январе 1943 года Владимира тоже призвали на фронт. Он с другом тогда был в МТС, километрах в пятнадцати от родной деревни, на ремонте тракторов. Вдруг — звонок телефона. Молодой женский голос в трубке: «Вас берут в армию». На следующий же день товарищи бросились в Чебаркуль, в военкомат. Правда, там горячих юношей без повесток не приняли и отправили до поры до времени обратно. Однако дня через три бумаги пришли, и молодые солдаты отправились в Челябинск. Там, в автомобильном училище, которое тогда называлось Красные казармы, они провели две недели. Еще полгода отучились в Чебаркуле, на базе командиров. А дальше — фронт.
— 1-й Украинский фронт, третья танковая армия, 383-й тяжелый самоходный Житомирский Краснознаменный полк, — отчитывается Владимир Дмитриевич и тут же объясняет: — Это наши, челябинские, самоходки, пушка — 122 мм.

Эти самоходки и возглавляли нападение: сразу после артиллерийской подготовки 383-й полк шел на прорыв. Уже за ним подходили остальные части, которые закрепляли положение и оттесняли врага. Сколько раз пришлось побывать под пулями, Владимир Дмитриевич не помнит и не очень хочет вспоминать. Он, юноша 17 лет, стал десантником — в бою спрыгивал с самоходки и бежал рядом.

— Что было самым страшным? — спрашиваю я.
— Страшным было всё! — горько, коротко, отрывисто. — Но... Тогда мы переставали чувствовать страх. Мы вставали и шли в атаку, как на работу в колхозе. Между атаками по очереди дежурили у машины. Не бросишь же ее!

Поддерживали треугольнички из дома, фронтовые песни, а больше всего — дружба.
— У нас был очень хороший экипаж, исключительный. Четыре человека — механик, командир, командир орудия, заряжающий. Все молодые ребята. Командира звали Борис Морозов.
Экипаж Морозова прошел вместе всю войну. Дважды их самоходка бывала подбита, но всякий раз солдаты успевали выпрыгнуть из горящей машины. Владимира тоже ранили один раз.
— В первый раз меня ранили легко, — отмахивается он. — Я задержался на пару недель, а потом догнал свою часть, сел на ту же самую самоходку и дошел с ребятами до Берлина.

1945 год, апрель
— Мы прошли через Польшу и Германию, — вспоминает Владимир Дмитриевич. — Но городов я уже не помню, да и разницы особой не было. Местных жителей мы почти не видели. А земля — она везде одинаковая.
В то время юный десантник потерял счет не только городам, но и дням. Да и он ли один? В огне постоянных атак и размеренном порядке дежурств не было ни будней, ни воскресений, ни дней рождения, ни Нового года. И не казалось — ни перед Берлином, ни после, когда войска уже вошли в город, — что война может вот-вот закончиться. Впрочем, те дни и числа Владимир Дмитриевич помнит до сих пор.

— Было, по-моему, 19 апреля. Сначала била артиллерия. Потом мы форсировали реку Шпрее. Правда, — тут же, словно смутившись, признается ветеран, — в этом месте она была не особенно широкая. И переправу уже навели — понтоны.

Но все равно полку прорыва пришлось тяжело: вражеская артиллерия осыпала солдат металлом, наседала пехота с автоматами. К счастью, уже подходили другие советские части, подхватывали, поддерживали наступление. Дальнейшие берлинские бои слились для Владимира в один бесконечный день, вплоть до 27 апреля, когда он был ранен.
— Нас накрыло троих одним снарядом — командира орудия насмерть, меня и второго автоматчика ранило: меня в ногу, а его — в грудь. Помог наш командир Морозов: разрезал сапог, снял его, перебинтовал ногу. Потом отправил меня в госпиталь.

Десантник Горячкин не успел не только вернуться на фронт, но даже доехать до госпиталя во Львове: в эшелоне их догнала радостная весть — Победа.
— Мы проснулись вечером или ночью — стрельба, шум страшный. Думаем, бандеровцы напали или власовцы — было неспокойно. А потом утром приходит командир эшелона и говорит: «Победа!».

Конец Второй мировой войны Владимир Дмитриевич тоже встретил в поезде — на этот раз по дороге из Львова, где ему пришлось долго лечиться, в Челябинскую область. А самым счастливым днем тех лет стала не какая-то из военных дат, а 5 сентября — день возвращения домой.
— День Победы — что! Лежим на полках, стонем от боли — радости мало! — усмехается ветеран. — А когда домой приехал — это было самое большое счастье.
Спустя некоторое время в военкомат пришли три медали Владимира Горячкина: «За взятие Берлина», «За отвагу» и «За Победу». Найти его наградам помог командир машины Морозов — он уцелел в майских боях, сообщил в штабе адрес своего подчиненного и еще много лет с ним переписывался.

После войны жизнь пошла своим чередом. Владимир Дмитриевич стал работать шофером. Со временем перебрался в Челябинск, своими руками построил дом. В этом доме до сих пор каждый год на 9 Мая собирается вся семья. Чем не счастье? Только на одно ворчит Владимир Дмитриевич: внуки задумали написать домашнюю летопись об его участии в Великой Отечественной войне. Сколько раз уже ветеран им говорил, чтобы не фантазировали. Но — ох уж эта молодежь! — не слушаются. И правильно делают, не правда ли?