Меню

В Челябинске состоялась встреча писателей Захара Прилепина и Сергея Шаргунова с читателями

24.05.2016 15:34
Актовый зал Уральского социально-экономического института, конечно, не стадион, но все-таки нельзя не отметить, с каким живым интересом челябинцы пришли послушать популярных писателей. Судя по всему, наш соотечественник вдруг почувствовал тягу к слову, пусть не поэтическому, но зато честному, живому, не экранному. Писатели мгновенно нашли контакт с залом. Говорили обо всем, что волнует сегодня людей. Но, как всегда, над всем властвуют время и пространство. Общение ограничили двумя часами.
В Челябинске состоялась встреча писателей Захара Прилепина и Сергея Шаргунова с читателями


Десант писателей в Челябинск

Слово взял Сергей Шаргунов:
– Мы сегодня поговорим о нашей жизни, стране, литературе, журналистике, о сайте «Свобода слова». Для меня челябинская земля крайне важная, родная. Так получилось, что и отцовская и материнская линии здесь пересеклись. Дед погиб на фронте. Бабушка перевезла своих сыновей и дочку в Еткуль. Это знаменитое село, которое у нас в семье называют городом. В области по-прежнему живет немало родни. Папа здесь ходил в поэтический кружок. Дружил с Татьяничевой, работал в «Еманжелинском рабочем». А по другой линии здесь же жил мой двоюродный дедушка Герасимов, музей которого вы знаете.

Я никогда не отказываюсь от преподавания. Из Челябинска обратились, пригласили в ваш физико-математический лицей. Я приехал, потом приехал Захар. А потом целые десанты литераторов высаживаются тут.

9 Мая я встретил в Челябинске. Было невероятное количество людей вокруг, когда я прошел с «Бессмертным полком». Мне это показалось очень важным. По всему миру шли люди, которые разделяют радость нашей Победы. Это сделано не по указке сверху. Это не про политику. Это про личную память, про семью, про то, что не отпускает, но позволяет внимательно вглядываться в прошлое и дает силы жить сейчас и дает уверенность в том, что наша страна будет великим государством.

Справка от «ВЧ»:
Книги Шаргунова и Прилепина приобрели большую известность в России и ближнем зарубежье, многие из них переведены на иностранные языки и нашли своих читателей в Европе, Китае и на Ближнем Востоке.

Писатель Сергей Шаргунов является лауреатом независимой премии «Дебют» в номинации «Крупная проза», государственной премии Москвы в области литературы и искусства, итальянских премий «Arcobaleno» и «Москва-Пенне», Горьковской литературной премии, дважды финалист премии «Национальный бестселлер».

Книги Захара Прилепина включены в программу российских гуманитарных вузов. В изданный в 2013 году учебник «История русской литературы XX века» (рекомендован Министерством образования и науки, является первым учебником, полностью соответствующим федеральному государственному стандарту) введена отдельная глава о Захаре Прилепине, завершающая курс современной литературы.

Шаргунов и Прилепин блистательно проявили себя в журналистике. Уже четыре года они возглавляют портал «Свободная пресса». При этом сами неоднократно освещали различные события, в том числе боевые действия в Чечне, Южной Осетии, на Донбассе, в Сирии.

Не сводите счеты с советской властью

Захар Прилепин:
+++DSC03958.jpg– Я проезжаю в год порядка 50 – 70 городов. Я очень много езжу по стране. И с большим интересом. Мне всегда хочется сверить свои собственные ощущения от времени, от пространства, от политики, от всего самого больного и от всего самого радостного. Мне важно знать, что думают люди от Калининграда до Владивостока. Но нет ни одного города в России, где я бывал так же часто, как в Челябинске. Здесь мы побывали в лицее. Разговор с молодыми людьми, с подростками не требует особой искренности. Но понятно, что через пять-десять лет страна будет являть ровно то, что дети с ней будут делать. Дети – зона высокой ответственности. Но я с какого-то момента стал оптимистично смотреть на будущее России.

С Сергеем Шаргуновым мы познакомились в 2001 году. И с тех пор работаем в каком-то смысле в паре. Не как Ильф и Петров. Мы вместе ничего не пишем. Но это ближайший мой товарищ. Я втайне сверяю по нему и свои убеждения, и свою литературную мастерскую, и свои жизненные взгляды, и свою философию. Странным образом у нас до сих пор не было ни одного конфликта.

Новым явлением общественно-политической жизни стала статья Шаргунова в 2001 году. Она называлась «Отрицание траура» и оказалась прозорливой. При любом отношении к советской власти сложно отрицать то, что все 90-е годы были временем непрестанного сведения счетов с ней. Это было основным трендом. И в какой-то момент стало казаться, что это уже тупик. Бесконечно сводить счеты со своим прошлым нельзя. Тем более что все стало сводиться в вялотекущую русофобию. Вся история России объявлялась «черной дырой»: «крепостное сознание», «непреодолимые лентяи», и вообще лучше было бы разделить эту страну на 28 частей, и чтобы ее вообще не было на карте и земной шар отдохнул бы от нас. Это крайне болезненно мной переживалось. Я не хотел испытывать вину за свою собственную страну, за своих родителей, которых я не считал ни крепостными, ни «совками». И не считал, что кто-то вправе так о них говорить. Появление статьи с призывом прекратить это юродство и самоистязание стало сигналом. Надеялся, что вот сейчас появится много литераторов, общественных деятелей, которые будут являть собой какие-то другие черты. Но ничего такого не произошло. Тогда был только один Сергей. И только потом появилось поколение молодых людей. Сегодня уже мы как-то повзрослели. Мне 40 лет.

А Герман Садулаев, Иван Сенчин, Михаил Велизаров — команда молодых писателей, поэтов, художников, музыкантов. Сейчас к нам подтягивается актерская братия. Вдруг выяснилось, что мы не одни. Слово набирает вес. Мы, двигаясь по жизни, отвоевали некоторые позиции. Мы не пользуемся ничьей поддержкой. Зачастую находимся в конфликтах с разнообразными оппонентами. Но отстаиваем свои позиции.

Глазами Пушкина

Захар Прилепин:
– У Сергея своя телепрограмма, ряд радиопрограмм. У нас – сайт «Свободная пресса», самый цитируемый по стране. У меня есть своя программа «Соль». Проекты не всегда должны быть политическими. Но и встречаясь с музыкантами, мы говорим на самые широкие темы. Это одна из особенностей России. В Европе нет такого, чтобы писатель или музыкант воспринимался как человек, который способен дать комментарии по поводу жизни и политики. В России это обычная вещь. Меня спрашивают: «Почему ты, Захар, не занимаешься политикой в прямом смысле?» Я говорю, что занимаюсь политикой в прямом смысле. У нас отношение к действительности в России и к прошлому – через классику. Глазами Пушкина, Достоевского, Толстого, Есенина, Распутина мы воспринимаем те или иные события. Стало понятно, что если в стране ничего не делать со своим сознанием и своих сограждан, если ты не реализуешь чувство сопричастности и родства по всем направлениям – бытийным, литературным, политическим – это никто не сделает за тебя.

Мы с Сергеем традиционалисты, просвещенные консерваторы. Пул писателей 90-х состоял из людей иных взглядов. Антисоветизм как предмет для разговора был, как «здравствуйте». О проклятом Советском Союзе и нашем тоталитарном времени. Это в Москве. Но люди в городах стали говорить, что эту точку зрения мы уже услышали. Она понятна у Бориса Акунина или Александра Архангельского. Хотелось бы другого представления о прошлом и будущем России. Кстати, я совсем не москвич, живу в деревне в Нижегородской области. Но стремлюсь расширять пространство – собирать молодых людей вокруг себя. Мы не одни. Хотя самозванно мы эту роль собирателей и просветителей на себя взяли и не стесняемся.

Писатель и политика

Захар Прилепин:
– Когда я пишу свои книжки, протаскиваю контрабандой свои убеждения – это не кокетство, я перестаю быть политизированным человеком. Но не в публицистике – там я срываю с себя одежды. Это обычная ситуация для русской литературы. Все писатели, от Толстого до Маяковского, обладали жестко артикулируемыми убеждениями. Представьте, кто-то говорит: «Я люблю «Я помню чудное мгновение». А что, «Полтаву» выбросить? Какие маникюрные ножницы можно использовать, чтобы вырезать у Твардовского, Есенина, Бунина их политические убеждения? Чувство сопричастности к Родине, чувство растворенности в ее кровотоке – это и есть любовь к Родине.

Самые важные вещи, связанные с идеологией, с государственничеством в русской литературе, формировались и формулировались раньше, чем в философии и политологии. По сути, идеология России вся заключена в «Тарасе Бульбе», «Выбранных местах из переписки с друзьями», в «Полтаве»… Это и есть наша национальная идея. Это и есть то место, куда я всегда обращаюсь, чтобы понять, кто я или как относиться к тому или другому. Все копья, которые мы сегодня ломаем, они были уже сломаны в предпушкинскую эпоху. Про милитаризм, про франкофилию, про гендерную политику – все там было разрешено. И вот продолжают бередить сердце всякие либеральные ревизионисты. Но беру Гоголя – все в порядке. За нами – спецназ русской литературы.

Про героев и телевизор

Сергей Шаргунов говорит пламенно:
– Нам всем очевидно: война перепахала каждую семью. И вдруг кто-то задается вопросом «А где герои?». Да герои в каждой семье! Смотрю на своих предков. Один убежал гимназистом на Первую мировою и погиб на финской. Другой дед погиб под Ленинградом в штрафной роте, защищая знаменитый страшный Невский пятачок. С его портретом я прошел здесь, по Челябинску.

Я по образованию журналист-телевизионщик, выпускник журфака МГУ. Прекрасно знаю, как делается телевидение. Колоссальное негодование вызывает то, что многое выдается сегодня как рейтинговые передачи. На мой взгляд, притом что чиновники часто демонстрируют ханжество, рассказывают, что все у нас сейчас будет правильно, одновременно в самых рейтинговых передачах просто осуществляется уничтожение народа. Это такое явленное дегенератство, которое подрывает всю страну. Ты включаешь телевизор – на тебя смотрит дуло. Этот град пуль над морем крови. Эти герои в виде бесконечных бандитов. Эти бесконечные разборки! И у человека опускаются руки от ощущения, что вырваться невозможно, потому что победила великая криминальная революция. А потом включаешь Первый канал. А там внучка нашинковала бабушку, ротвейлер загрыз хозяина, школьник застрелил учителя. И создается впечатление, что вот она и есть – страна. Я убежден, что это делается не случайно, а с определенным подтекстом, со злым умыслом. Заказчик формирует аудиторию.

Сегодня есть определенная литературная центричность у нашего народа, востребованность живого русского слова. Как бы ни порочили советское прошлое, это была страна, где миллионы людей знали наизусть огромное количество стихов. Это была страна феноменального образования, необыкновенной науки, превосходного искусства. А что сегодня наше ТВ показывает? Честно говоря, и те ток-шоу, в которых я принимаю участие, вызывают вопросы. Люди устали от этого нескончаемого политического сериала. Пусть там звучат и очень важные вещи.

Я свидетель многих событий. Русская весна в Крыму, Южная Осетия, Донбасс, Сирия. Я прихожу из фронтовых командировок и рассказываю зрителям. Но одновременно с этим крайне не хватает разговора о насущном, о том, что действительно волнует людей. О бедности, об олигархах, о страшной социальной диспропорции.

Война и социальный лифт

Сергей Шаргунов:
– И война с советским прошлым связана с комплексом неполноценности многих нынешних элитариев. Они нам рассказывают, что не подготовились к войне, о потерях, о том, что «лучше было сдаться, как французы». Но без гениального планирования не было бы ни битвы под Москвой, ни Сталинграда, ни Курской битвы, не было бы взятия Берлина, не было бы взятия Европы в кратчайшие сроки. Дом Павлова защищали дольше, чем весь Париж. И погибло фрицев больше, чем при взятии Парижа. Наша история ХХ века полна трагедий, жертв. Но это еще и славная и героическая история. Когда смотришь на крупнейших советских художников, например на Шукшина или Твардовского, – они вышли из деревень. Родители их были раскулачены, а сами они стали первыми людьми государства, крупнейшими советскими художниками. Я смотрю на своего отца. Его отец погиб на фронте. Мать имела два класса образования. Вот суворовское училище, где маршал Жуков его гладил по голове. Потом Уральский университет, потом Институт иностранных языков. Стал священником. До сих пор служит в центре Москвы. Знает пять иностранных языков. Ну что это, как не та самая вертикальная мобильность? И таких судеб – миллионы. Это был сложный, но интересный советский проект.