Валентина Качурина: «Мы производим человеческую радость!»
О том, как ее ценят и уважают коллеги и зрители. Об активной и неравнодушной жизненной позиции. О том, что жизнь все-таки расставит по своим местам хотя бы самое главное.
Человеческий раритет
Валентина Васильевна — человек редкий. Не в том смысле, что она единственная актриса в драме, которая имеет звание народной (хотя это заслуженно и важно), — у нее до сих пор глаза горят. Причем не только на свою работу (это встречается у большинства из старших актеров). Она интересуется всем: будь то читки, «разбор полетов» критиками, чужие премьеры, заезжие гастроли. От нее не услышишь полушуточное: «Можно я не пойду на этот спектакль? У меня дела». Она переживает за все: за больную актрису, за обстановку в коллективе, за критическую статью о театре. Подойдет, спросит, поговорит честно, не по злобе, по сути, выслушает. На фоне усиливающегося равнодушия и безразличия, нежелания слышать других она, одна из немногих, не замыкается на своих проблемах, не сетует, живет и дышит полной грудью, что называется, пытается держать удар и даже что-то изменить к лучшему. Иногда в чем-то получается.
— Я — человек позитивный, встаю утром, вижу солнышко в окне — уже радость, — неустанно повторяет Валентина Васильевна.
Кстати, на юбилей выдался удивительно погожий денек. И теплый вечер, согретый последними лучами осеннего солнца и горячим приемом публики. «Последняя любовь» — новая работа актрисы Валентины Качуриной (в театре не принято говорить «последняя», все артисты суеверны). Простая тихая история о чувствах взрослых людей, после экстремальных трансформаций с Горьким и экспериментальных впрыскиваний «тестостерона» для оживления театральной жизни, прозвучала свежо и проникновенно. Возможно, у театра наметился новый поворот?
Мальтийское чудо
До премьеры побеседовать с юбиляршей не удалось: открытие сезона — время хлопотное как для артистов, так и для журналистов. А тут сразу двойной повод: премьера и юбилей. Идем, прихватив список вопросов и фотокамеру. Входим — и весь план переворачивается с ног на голову. По гримерке народной артистки с упоением носится белое чудо — мальтийская болонка, а заслуженная юбилярша причесывает любимицу, а не себя.
— Что вы, зачем? Ее лучше снимайте, — машет на объектив Валентина Васильевна.
— А давайте я вас вместе щелкну? — предлагает фотограф.
— Валентина Васильевна, как вы в челябинский театр попали, вы ведь не местная? — пытаюсь противостоять судьбе и назло обстоятельствам направить интервью в намеченное русло.
— Да, я из Пензенской области, потом окончила Саратовское училище и вместе со всем курсом поехала в Барнаул. Да, Джози, да, моя роднулька? — рассказ юбилярши периодически прерывался бурными изъявлениями привязанности друг к другу как со стороны собеседницы, так и ее белокурой компаньонки.
— Неужели вас не оставляли в Саратове?
— Оставляли, — согласно кивает актриса. — 10 дней я проработала в тамошней драме, ко мне подошел главный режиссер и сказал, что придется потерпеть и попотеть в массовке. Тогда я подумала: «Зачем мне это надо?» — и рванула с однокурсниками в Барнаул. Вот уж где я наигралась всего и всякого! — Валентина Васильевна поднимает вверх вспыхнувшие глаза. — Через два года отработки мы все разбежались, я вернулась в Саратов, а там как раз гастролировал челябинский театр, меня прослушал главный режиссер и пригласил в Челябинск. Господи, Вика, все это сто раз писано-переписано и скучно! — укоризненно смотрит Качурина.
— Хорошо, — закрываю блокнот. — И о чем бы вы хотели поговорить?
Случайная импровизация
На реплику собачка соскакивает с дивана и уморительно встает на задние лапы. От судьбы не уйдешь! Наша беседа круто меняет русло. Что делать? Актеры — люди увлекающиеся. Как дети. Если у них отобрать любимую игрушку, они ничего не смогут делать. Лучше отдать и подождать, пока наиграются.
Валентина Васильевна взахлеб рассказывает о своей любимице, потому что она «здесь и сейчас» (все по театральному принципу). История с болонкой случилась пару лет назад. Приятельнице дочь привезла собачку, а хозяйка постоянно на работе.
— Как-то ей пришлось на несколько дней уехать в Питер, и я попросила ее оставить Джози мне, — счастливо частит Валентина Васильевна. — Я как-то была равнодушна к собакам, да и никогда дома не держала — у мужа на них аллергия. Но Джози — просто чудо! Не болеет, умница, очень дружелюбная, да еще и гипоаллергенная, представляете? И теперь я все время ее забираю погостить. Правда, Татьяна Ивановна в последнее время мне ее редко дает, говорит, что я ее много кормлю. Боюсь, как бы нам не поссориться из-за этого, — шутит актриса.
— Но вы же — деревенская, наверняка в детстве общались с собаками?
— В деревне собаки все уличные. У нас тоже была, жила в будке, звали Найда. Помню, отец испек жаворонков, что-то типа пряников, на Масленицу. Мы их надевали на палочку, залезали на забор и весну зазывали. Так Найда этого жаворонка у меня и утащила. Ой, сколько было плача!
— Почему в таком случае свою болонку не заведете?
— Заведу. Аня, дочка, обещала летом привезти из Америки.
— Как же вы будете делить свою любовь между собачкой и театром? — подкалываю героиню.
— Это совсем другое, — грозит пальцем актриса. — Кстати, Джози я приносила в театр, на спектакль. Посадила на диван в гримерной, накрыла тряпочкой, говорю ей: «Джози, у меня спектакль, пожалуйста, не лай». Прихожу, она сидит там, где я ее оставила, представляете, какая умничка!
Джозефина, выслушав дифирамбы в свою честь, угомонилась, взгромоздилась на колени к «крестной маме» и благосклонно позволила нам вести наши велеречивые беседы.
Счастье было так возможно
Говорить о прошлом собеседница не захотела, предпочитает жить настоящим. Все мысли в настоящем — о любви, то есть «Последней любви» Зингера.
Впервые история любви, написанная лауреатом Нобелевской премии Исааком Башевисом-Зингером, прозвучала в театре в прошлом году, в рамках режиссерской лаборатории.
— Когда я прочитала пьесу, я просто влюбилась в героиню, — рассказывает актриса. — Этель — моя полная противоположность, нежное, романтичное, трогательное создание. Я, напротив, земная, мне землю копать привычнее. Так что я работала с удовольствием, материал замечательный.
Героиня Качуриной, Этель, похоронив горячо любимого мужа, на склоне лет встретила новую любовь. И все должно быть хорошо, идут разговоры о свадьбе, но Этель кончает жизнь самоубийством.
— Почему, почему ваша героиня это делает? Ведь счастье было так возможно! Это так неожиданно, так нелогично, в конце концов.
— А мы и хотели, чтобы до самого последнего момента зритель ничего не подозревал, — улыбается Валентина Васильевна. — Кстати, именно финал мы больше всего изменили по сравнению с читками. Если в первом прочтении моя героиня увидела в Гарри человека, похожего на мужа и все-таки не дотягивающего до его уровня, то в окончательном варианте Этель успевает по-настоящему полюбить этого человека, но считает это предательством по отношению к мужу, пугается чувства, боится, что не сможет справиться с собой, и потому уходит.
— Как грустно! Получается, что счастье в принципе невозможно…
— По Зингеру — да, это так. В этом он близок к Чехову и классике. Если бы автор был типичным современным американцем, он непременно бы закончил хеппи-эндом. Как замечательно, как хорошо играть в таких тихих вещах, где нет истерик, перебежек, оживляжек... Ненавижу украшалки на сцене! Особенно когда подпускают дым! Если ты настоящий артист, на тебя будут смотреть. Об этом писал Питер Брук в своей книге «Пустое пространство».
Классический конек
Качурина всегда считалась актрисой классического репертуара: чеховская Аркадина, Анфиса в одноименной драме Андреева, Мария Стюарт в трагедии Шиллера, Кручинина и Мурзавецкая у Островского. Были и роли другого плана, но по ее собственному признанию классика — конек.
— А как же новая драма? Сейчас многие уверены, что классика устарела, утратила актуальность, — задаю провокационный вопрос.
— Устарела?! — буквально взвилась актриса. — Да вспомните Чугунова и его племянника Горецкого из нашего спектакля «Волки и овцы»: подделывают векселя, обманывают, шантажируют. Куда актуальнее? К сожалению, сейчас классику ставят редко и поверхностно. Если ты не играла роли классического репертуара, какая же ты актриса?
— Вы все время играли героинь, как относитесь к характерным ролям?
— Прекрасно. С удовольствием играла Маргариту Ивановну в «Самоубийце» Эрдмана, Зою Денисовну в «Зойкиной квартире» Булгакова. Очень мне понравилась «Баба Шанель» Коляды. Я так хохотала, когда читала пьесу, — у нас в деревне были как раз такие замечательные бабки, и мне это очень близко и понятно. Было бы интересно сыграть.
Возрастная тема не простая: с одной стороны, бесценный опыт, с другой — недостаток ролей. Для женщин-актрис еще и болезненная.
— Каждому возрасту свое время, как бы это ни трудно было осознавать, — мудро замечает Валентина Васильевна. — Очень радуюсь за нашу замечательную актрису Марину Меримсон , что в спектакле «Август. Округ Осейдж» у нее появилась роль, достойная ее таланта.
— Все знают, что из спорта надо вовремя уйти, вовремя уйти из балета, а театр?
— Действительно, ролей с возрастом становится меньше. Думаю, так: если чувствуешь в себе силы — работать надо.
— И кто должен это определять?
— Сам человек, выгонять старых актеров из театра нельзя.
Производство радости на поток
— Как вам удается сохранять форму столько лет? — меняю тему разговора.
— Не знаю, не думала, — пожимает плечами собеседница. — Когда репетирую, забываю поесть. Наверное, генетика, у меня и мама была худая. Ой, один раз в жизни я сидела на диете и то не потому, что хотела похудеть, а хотела оздоровиться. 10 дней выдержала. Потом встала перед зеркалом, посмотрела на себя, любимую: «Краше только в гроб кладут», — и завязала, — хохочет Валентина Васильевна.
— Не жалеете, что дети не пошли по вашим стопам?
— Талант на детях отдыхает, — тут же парирует актриса. — Аня, дочка, ростом меньше меня, я-то для нашей сцены не самого подходящего «размера», а она еще ниже, ну куда? Уехала в Америку, учится на журналиста. Шла по улице в Нью-Йорке, увидела объявление, что набирают группу в школу Ли Страсберга для обучения актерскому мастерству. Поступила, и ей дали репетировать отрывок с партнером. Я ее спрашиваю: «Тебе это зачем?» — «Мама, я зажата, хочу освободиться, быть внутренне свободной».
— Советуется с вами?
— А как же! У них очень сложный отрывок: парень и девушка выясняют отношения, которые приводят к разрыву. Я ей объясняю: «Ты ничего не должна изображать, ни в коем случае нельзя кричать. Ты сидишь на окне, смотришь в сторону и говоришь абсолютно спокойно, но так, чтобы его подбрасывало от твоих слов. Сконцентрируйся». «Мама, я не смогу!» — она рыдает. «Тогда зачем пошла?!» Вот так и общаемся по скайпу.
— Многие ваши коллеги сетуют на то, что престиж актерской профессии падает…
— Я вспоминаю, как один известный артист в разговоре с Ландау говорил то же самое, что, дескать, наш труд обесценен, мы никому не нужны, мы ничего не производим. Ландау его слушал и вдруг взорвался: «Прекратите! Не смейте так говорить! Вы... Вы производите человеческую радость!» С тех пор я точно знаю, чем мы занимаемся в театре — мы производим человеческую радость.
Фото Наиля ФАТТАХОВА.