Меню

Наглый армейский связист

13.05.2011 16:24 37 (11444)


Фашисты хотели сделать Николая Заборского «языком», но сами оказались на его месте

В годы войны герою нашей публикации пришлось быть снайпером и связистом. В памяти Николая Заборского лучше сохранились те моменты, когда ветеран «сам попадал в переплет», ведь они значительно отличались от обычных будничных дней самой страшной в истории человечества войны.

Николай Прокофьевич ушел в армию в 16 лет, в то время как брали туда с 17. Начальнику военкомата пришлось ходатайствовать перед комиссией, а юному солдату — писать заявление о том, что сражаться с фашистами он уходит добровольно. В 1943-м Николай приехал в Чебаркуль на учения и после трехмесячной подготовки вместе со своими товарищами оказался на линии фронта. Готовили всех одинаково, но у него лучше других получалось стрелять. У кого-то до мишени долетал один патрон, а у Николая все пять попадали ближе к «яблочку».

— Не знаю, почему так, — улыбается Николай Прокофьевич. — Может быть, потому, что какие-то способности имелись, а может, потому, что у родителей было ружье, из которого я порой постреливал уток. Снайпером мне быть не нравилось, потому что приходилось всегда быть отдельно от товарищей. Ищешь удобную позицию, после каждого выстрела меняешь местоположение, потому как засекали практически мгновенно, — и так целый день. Снайперы были менее информированы о том, чем живет дивизия, что нового произошло. Больше всего об этом знали связисты.

Кстати, их работа была не менее привлекательной и опасной, чем труд снайперов. На телефонистов, как их еще называли, фашисты охотились особенно тщательно. Ведь они могли слышать разговоры высшего руководящего состава и знать то, о чем даже не подозревали простые солдаты. В годы войны связь по рации обеспечивалась только с полками, штаб батальона связывался с ротами при помощи кабеля, который прокладывали от одной точки к другой. Однажды к Николаю, к тому времени уже ставшему связистом, подошел его командир взвода и сказал, что связь с ротой пропала.

— Я схватил в одну руку автомат, в другую — провод и побежал налаживать связь, — вспоминает Николай Прокофьевич. — Решил пройти по следу, где прокладывал провод. Смотрю — а он лежит не там, где должен бы находиться: я тянул его через поляну, а провод уходит в кусты. Я его потянул, он не двигался. Я не спеша прошел не вдоль провода, а по поляне, по тому месту, где его проводил. И там потянул. И тот конец провода не шевелился. Значит, провод был не разорван, иначе я смог бы его вытянуть. Я прошел по поляне и залег в засаду, решив не приближаться к тому месту, куда переместили провод. Отсутствовал я долго, за мной отправили другого связиста. И он направился как раз к тому месту, где прятались немцы. «Ложись! Там засада!» — предупредил я товарища. Он упал и то ли случайно, то ли намеренно дал короткую очередь. Я к нему присоединился. По нам начали стрелять так, что земля перед носом словно стеной вставала. На звук выстрелов подтянулись наши, немцев взяли в плен. Когда я зашел в штаб, где их допрашивали, один из пленных показал на меня пальцем и сказал, мне потом перевели: «Вот этот связист, которого мы хотели взять в качестве языка!» А получилось так, что их ждала эта участь.

Надежда фашистов, что Николай Прокофьевич поддастся на провокацию, не оправдалась: он не пошел туда, куда перетянули провод, а догадался, что это своеобразная приманка.

В 44-м Николая Заборского назвали еще и «наглым связистом». Случилось это уже в Австрии.

— Тогда я шел от роты в штаб батальона, как обычно, с катушкой проводов, — рассказывает бывший солдат. — Мне навстречу немцы, человек 10 — 12. Я схватился за автомат, а они... руки подняли и сдались. Я отдал самому младшему из них катушку с проводами, и наш конвой — колонна немцев и я — направился в штаб. Наши сразу же стали шутить: «Связист, да ты нахал! Немцев за себя работать заставляешь!» Те, видимо, понимали, о чем идет речь, потому что тоже улыбались.

Вместе с годами войны и последующей службой Николай Прокофьевич прослужил семь лет — воздушно-десантные войска, куда попал юноша, не расформировали, как другие части.

— Всех уже отправили по домам, а мы были в резерве на тот случай, если где-то потребуется вмешательство советских войск. Служба в армии немного затянулась потому, что мы были воздушно-десантными войсками, а не солдатами обычных подразделений. Я выполнил норму по прыжкам с парашютом не только за своего сына, но и за внука и за правнука, — улыбается ветеран.

Конечно, не обо всех событиях прошлого можно вспоминать с улыбкой. Однако опыт, полученный в годы войны, сыграл свою роль и в дальнейшем — Николай Заборский стал работником правоохранительных органов. Однажды он занимался расследованием своего дела, как вдруг один из допрашиваемых обронил неосторожную фразу: «А, это тот, который ту девку придавил!» Речь шла про убийцу маленькой девочки, которого не могли найти уже два года. На теле ребенка не осталось никаких следов, которые могли бы вывести на изверга. К тому же не было никаких свидетелей трагедии. Николай Прокофьевич взялся за расследование и вскоре нашел убийцу.

— Мне тогда даже не поверили, уж слишком положительным был тот, кому предстояло отправиться в колонию за совершение столь тяжкого преступления, — продолжает ветеран. — А когда выяснилось, что я прав, прокурор области махнул рукой, изображая, что будто бы крестится: это дело стояло на контроле в вышестоящей инстанции, и за него регулярно приходилось отчитываться.

9 Мая Николай Прокофьевич пошел на Парад Победы — это событие ветеран никогда не пропускает. Ведь для людей, прошедших войну, это совершенно особенный праздник. Праздник не только со слезами на глазах и непростыми воспоминаниями, но и с надеждой на то, что детям и внукам удастся сберечь завоеванный кровью мир.

Ольга СУВОРОВА
Фото Вячеслава НИКУЛИНА