Валерий МИХАЛЬЧЕНКО:«Человек, который любит и понимает настоящую музыку, никогда не совершит гадости»

Принято считать, что «в своем отечестве пророка нет». Это правда. Отчасти. Многие таланты покидают родной край, чтобы позже вернуться на родину знаменитостью. Зачастую покорить всю страну и даже целый мир легче, чем прославиться в родных пенатах. Тем ценнее подвиг тех, кто, оставшись в родных местах, умудрился завоевать признание соплеменников и современников. Этот список гораздо скромнее. Имя Валерия Михальченко как раз в этом списке. В минувший вторник мэтр южноуральского хорового искусства отметил 70-летний юбилей.

Его коллектив так и называют — «хор Михальченко», и это правильно, потому что всеми своими заслугами, наградами, статусом хор обязан своему руководителю. Они неразлучны уже 37 лет. Он отдал хору свою жизнь, хористы вверили ему свои голоса, а вместе они каждый раз дарят слушателям чудо откровения.

На общем языке искусства

— Нрав у него грозный, — предупредила коллега, узнав о предстоящем интервью с юбиляром. — Так что смотри…

С трепетом (более от уважения, нежели от страха) стучу в дверь кабинета. Валерий Васильевич беседует с хористкой, на столе цветы, на стене фотографии — с Мининым, Гальпериным, Филиппенко, Спиваковым… Целая галерея.

— Как вам работалось с великими? — невольно вырывается вопрос.

— С великими мне всегда было просто, потому что они все великие профессионалы, — Михальченко, как всегда, точен, но немногословен.

— Кому из них вы бы доверили свой коллектив?

— Никому и никогда бы не доверил, — какой вопрос, такой и ответ, без всяких обиняков. — Хотя не сомневаюсь, что они бы справились. Но так, как я знаю этот хор, никто его больше не знает.

— Тем не менее Спивакову, насколько мне известно, удалось побывать дирижером? — ну что ты будешь делать — журналистская привычка «лезть под кожу» рискует рассердить мэтра.

— Эта встреча была случайной, — Валерий Васильевич лишь слегка поморщился. — Позвонили, мы быстро сделали программу, отыграли и уехали. Я ее не считаю значимой. Другое дело — работа с Башметом и его оркестром. Это был персональный заказ на наш хор. Мы специально ездили в Москву, исполняли Стравинского «Симфонию псалмов». На первой репетиции, когда мы спели, в зале воцарилась тишина, никто не хлопал, а дирижер не знал, что сказать. Все просто онемели. Это приятно.

— Ваш хор объехал полмира. А как вас принимали в Прибалтике? Она всегда славилась своими хоровыми традициями.

— Прекрасно. В советское время хор раз семь или восемь был там на гастролях. Достаточно сказать, что мы были единственным российским коллективом, который пригласили на празднование 800-летия Риги.

Без компромиссов

Стук в дверь прерывает наш разговор. В комнату вплывает большая корзина цветов, молодой посыльный передает поздравление от вице-губернатора. Следом звонит телефон — еще одно поздравление. В кабинет влетает администратор, но, поймав взгляд дирижера, тут же «испаряется», все поняв без слов.

— Говорят, вы страшный деспот в работе?

— А вы спросите у хористов. Наташа, — подзывает Михальченко солистку, которая до сих пор тихонько сидела в сторонке.

— Когда Валерий Васильевич заходит в зал, чувствуешь дрожь в коленках. Все сразу вытягиваются, выпрямляются. Поем мы иначе, да и хор при нем звучит совсем по-другому, не так, как со вторым хормейстером.

— Потому что я все слышу, — взмахом руки дирижер отпускает хористку. — Но дело даже не в этом. Я могу гаркнуть, прикрикнуть, считаю, жесткость должна быть. Когда я прихожу в хоровой класс, никто не смеет пикнуть. После репетиции — пожалуйста, мы вместе пьем чай, обсуждаем какие-то проблемы.

— То есть все ради дела. А если вам потребуется уволить кого-нибудь?

— Вот этого не могу. К сожалению. А надо бы. Одну девочку вот уже 10 лет никак не могу выпроводить. Целая проблема на пенсию отправить, голос-то ведь уже не тот, звучит иначе. Хорошо, если человек это понимает и сам уходит. А если нет? В музыке не может быть компромиссов.

На компромисс маэстро никогда не соглашался. Как-то чуть не накануне отменил поездку на фестиваль, потому что считал, что хор не готов. Он никогда ни на йоту не отклонился от академического исполнительства, никогда ни на секунду не изменил себе.

— В 1976 — 1977-м мы взяли в репертуар «Всенощное бдение» Рахманинова. Тогда это произведение исполнять запрещалось. Мы пошли на хитрость — на афише значилось «Сергей Рахманинов. Сочинение 37». Народу набилось полный зал. Буквально на следующий день меня вызывали в обком: «Вы поете религиозную музыку. Это неправильно!» Я ответил: «Это сочинение было запрещено церковью. Где же его еще исполнять, как не в концертном зале?» С тех самых пор «Всенощное» в нашем репертуаре.

— Есть вещи, которые хотелось бы еще исполнить?

— Это в первую очередь, — Валерий Васильевич показывает на целую кучу нот на столе, затем на шкаф, где лежит еще одна стопка. — Это «вторым эшелоном». И вот еще задел на будущее, — распахивает дверцы шкафа, который, оказывается, доверху набит партитурами.

Ave Maria под занавес юбилея

На праздничном вечере юбиляру пришлось выступить в несколько ином амплуа — по большей части слушателя. Часть концертной программы отдали на откуп Камерному хору, остальную заполнили поздравления друзей и коллег.

— Сегодня не раз говорили «великий», — взял ответное слово юбиляр. — Таким, как я, должен быть каждый музыкант, гений же стоит гораздо выше.

В этом весь Михальченко, его отношение к себе, к искусству и к себе в искусстве. И еще одна знаковая фраза, прозвучавшая на сей раз за кадром:

— Музыка — это единственное искусство, которое напрямую обращается к душе человека. Я уверен, что человек, который любит и понимает настоящую музыку, никогда не совершит гадости, грязных поступков.

За дирижерский пульт маэстро встал лишь в конце вечера. В программке значилась Ave Maria Коччианте. Мягкое, едва заметное движение руки — и незримо из воздуха родился удивительно светлый, прозрачный звук, невесомый, летящий в зал. «Говорящие», «требовательные», «удивительно мягкие» — неспроста награждали критики подобными эпитетами руки дирижера. Казалось, он не дирижировал, а рисовал в воздухе удивительную картину, свою Джоконду с загадочной улыбкой. Музыка лилась непрерывным потоком, и на сцене уже не было ни дирижера, ни хора, был какой-то волшебный инструмент, как арфа Эола, издававший дивные звуки. Зрители, уже подуставшие от продолжительного действа, замерли как завороженные. Браво, Валерий Васильевич! И многие лета.

Виктория ОЛИФЕРЧУК
Фото Надежды ПЕЛЫМСКОЙ