Алексей ВОТЯКОВ: «ВОДА НА СЦЕНЕ НУЖНА ДЛЯ ПРАВДЫ»

Главного художника Магнитогорской драмы Алексея ВОТЯКОВА вызвонить в Магнитогорске невозможно: много ездит, работает с режиссёрами первого ряда, спектакли ставит и в России, и за рубежом. Но познакомиться с талантливым сценографом — автором нашумевшей «Грозы», которая получила Гран-при фестиваля «Сцена-2007» и прошла на «Золотую маску», всё-таки удалось. На днях он приезжал в Челябинск на премьеру своего спектакля по пьесе Игоря Бауэршима Norway today в Камерном театре.

Чистенькая, но холодная

Мы встретились за час до премьеры. Стильный, утончённый, обаятельный Алексей очаровал с первой минуты. Говорили о разном.

Но разговор так или иначе сводился к профессии. Мне показалось: это интересно. Ведь сценография для многих — штука сложная и непонятная.

— Честно говоря, никогда не думал, что буду заниматься сценографией, —неожиданно сообщил Алексей. — Однажды пригласили в театр — и я попался.

Живопись, графика ушли на второй план, потому что этим надо заниматься в хорошем покое. Сейчас мой главный продукт — спектакль.

— Что нового происходит в области сценографии?

— Недавно был в Праге. Раз в четыре года там проходит главная международная выставка сценографии и театральной архитектуры — «Пражское Квадриенале». Насмотрелся, напитался. Хотя особых открытий не увидел.

Русский павильон занял первое место. Самые интересные сценографы оказались у нас. Кстати, хорошо придумали павильон, по-российски — с белёными стеночками, везде текла вода, на полу — лужи, на книгах — подтёки.

Посетители надевали галоши. Россию такую конкретную сделали... На презентацию поставили кучу водки и ничего из закуски. Люди ждали в недоумении, а потом потихоньку стали подходить…

Вся остальная мировая сценография развивается в двух направлениях. Первое — беспредельное шоу в латиноамериканском духе с безумными костюмами и огромными объёмами. Второе — умная западная сценография.

Очень чистенькая, аккуратно продуманная, стильная — сценографический дизайн. Это интересно, толково, но очень холодно. Глядя на макет, я сразу понимаю, как выглядит спектакль, что там происходит. И становится скучновато.

— В чём выигрывает наша школа?

— Она более чувственная, ёмкая, выразительная. Официально это не признано, но сейчас сценограф номер один в России Александр Орлов (Петербург). У него всегда чистые решения.

Посмотрел недавно «Даму с собачкой» в БДТ, которую он ставил с Праудиным. Ничего там нет: белая стена, арбузы, засыпанные какой-то белой штукой, занавесочка туда-сюда ходит.

А больше ничего не надо. Есть образ, и я понимаю, что это супер. Актёры с этими арбузами сыграют как надо, и будет очень хорошо.

— Американцы в выставке тоже участвовали?

— Американцы — это, конечно, песня. У них очень много денег. Они строят небоскрёбы на фоне своих заливов, тут же производят какие-то безумные действия и прилагают фотографии к этим действиям. Неужели это всё окупается?

Например, сценография на мюзикл. Сделан завод — огромный, красного цвета, рядом — махонькие людишки. Наверное, свет повесят и всё будет «бум-бум-бум». Зачем? Мне это неведомо. Но впечатляет.

Горы будут на экране

В новом спектакле Камерного театра, к которому причастен и Алексей Вотяков, играют два актёра. Декораций минимум — четыре офисных кресла, экран, проектор и видеокамера.

По сюжету двое молодых людей, познакомившись в Интернете, решаются на самоубийство: едут в горы Норвегии, чтобы прыгнуть со скалы. Действия почти нет — одни разговоры. При этом никаких декораций — почти пустая сцена.

— Такая история. В пьесе много текста, обращённого в зал. Не хотелось ничем его загромождать. Мой знакомый, театральный критик, рассказывал, что видел эту пьесу на западном фестивале.

Там была сделана огромная стеклянная гора конической формы, по которой они ползут. Гора качается, актёры играют… Фу! Стыдно. Я это представил, и мне показалось, что гораздо выразительнее, если зрители будут видеть лица актёров очень близко.

— Говорят, художники пьес не читают.

— Я сталкиваюсь иногда с обратной ситуацией. Звонит режиссёр и спрашивает: «Как думаешь, про что там?» В последнее время чаще получается работать автономно (если постановщики в разных городах).

С режиссёром созвонились, о чём-то договорились, и потом везёшь конкретные предложения. Это лучше. Были периоды, когда образ спектакля придумывали совместно с режиссёром. Ночами-вечерами сидели, обсуждали, как это будет.

И он говорил: «О, это супер, а это не супер». На самом деле все режиссёры разные и работают по-разному. Кто-то очень активно внедряется в мою сферу, кто-то — менее. Кто-то соображает в сценографии, а кто-то нет.

Меня учил мой педагог: «Ты не должен нести режиссёру несколько решений. Он будет хвататься за всё, и в результате вы сделаете ни то ни сё. Лучше подумай сам, что тебе важнее. Сумей так подать, чтобы он зажёгся и начал в этом жить».

От лужи до образа

— Как работалось с Львом Эренбургом в «Грозе»?

— Соглашаясь на постановку, я уже знал, что несколько человек пытались с ним работать — не получилось. Сказали: невозможно договориться. На самом деле он даже не пытался въехать в то, что я предлагал.

Он посмотрел и сказал: «Отлично. Просто супер. А тебе это нравится?» — «Да, тут большие возможности». — «Ну и делай». Каюсь, я предложил ему слишком сложное решение. Очень хотелось сделать красиво.

В результате второй этаж этой огромной конструкции используется мало, моё зеркало над сценой, как сбоку бантик. С другой стороны, я согласен: не надо делать всё, что задумано. Реализовались 20 процентов — и хорошо. Значит, есть «воздух» для размышлений. Зритель поймёт.

— А почему не получилось реализовать всё?

— У него совершенно другой принцип работы. Он репетирует без всякой сценографии, не зная, куда и что поедет. И во многом зависит от актёров. Они несут этюды.

Потом он делает шести-восьмичасовой прогон. Художник пытается втиснуть придуманный образ в пространство. Если честно, не очень получается.

— Как же быть?

— Я знал Лёвины спектакли и понимал, куда волна покатится. Ему надо сделать очень опасную, жёсткую и зыбкую среду, в которой человек существует на грани: шаг в сторону — и конец. Она должна трансформироваться.

В его спектаклях редко что-то меняется. А мне казалось, что в «Грозе» место действия разное: дом, баня, Волга. Во-вторых, мне хотелось дать на сцене воду, потому что она заставляет актёров существовать по-другому.

Вода, как и огонь, земля, доска, — реальная вещь. Она даёт ощущение правды. И в то же время не хотелось наливать её в любом варианте, в открытую. Когда видишь налитую воду, это лужа. А нужен образ — там же Волга, красота.

А если её дать через висящее над сценой зеркало — это круче. Что-то в последнее время меня на воду понесло. Залил весь планшет сцены в Корее.

В Омске тоже налил, правда, немножко. Даже здесь, в спектакле Камерного театра, в банке будет вода с рыбками. Думаю, после рыбок остановлюсь.

— Значит, вода нужна была для правды…

— Я понимал, что на сцене будет много erotic. Лёва без этого спектакли не мыслит. А вытаскивать голый народ на авансцену не хотелось. Компромисс как раз — зеркало. Смотришь — вроде что-то и есть, купаются, балуются в воде.

Вылезли, спины голые показали, и слава богу. Правды не нарушили, и Льву Борисовичу какая-то радость. Единственное — получилось тяжеловато. Двадцать тонн воды надо на планшет сцены налить, нагреть. Что ж, и так бывает.

Страна утренней свежести

— Расскажите про Корею. Ведь вы ставили «Чайку» с Гинкасом?

— Корея — это очень сильное потрясение. Встречаясь с корейцами на рынке, особо о них не задумывался. Попал в страну и понял: они к нам относятся как к диким людям. И основания для этого есть.

Это страна большой культуры, с очень красивыми людьми, чистотой. Каждый кусочек земли ухожен. Недаром они себя называют страной утренней свежести. Абсолютно не чувствуется агрессии. Люди очень открытые.

Женщины — глаз не оторвать. Дети — просто сказка, как ангелочки бегают. Выходишь ночью, не зная языка, и понимаешь, что тебя отвезут, куда надо, что тебя любят и будут возиться с тобой как с родным. Корейцы, кстати, очень любят пить.

Но напиваются совершенно по-другому. Когда рабочий день заканчивается, они идут в офисных костюмчиках по своим забегаловкам и веселятся как дети. Как-то с Гинкасом по пути в гостиницу смотрим: два корейца валяются.

Ну, думаем, наконец-то: корейцы дерутся. Подходим ближе. Оказывается, два пьяных корейца, как малыши, в песочнице возятся. Хохочут, валяются…

— А почему они выбрали «Чайку»?

— Чехов у них любимый автор, а «Чайка» — любимое произведение. Они считывают её как love story с трагическим концом. И ставят на поток. Актёры, как и у нас, все разные.

Но очень много сильных. Они полностью погружаются в материал, очень верят предлагаемым обстоятельствам. Поэтому мурашки иногда по коже идут.

— Играют корейцы на своём языке, а ставят русские пьесы. Нестыковки были?

— Гинкас Чехова ставит очень жёстко, энергетически наполненно. Отдельные моменты — просто класс. При этом мотивации наши. Например, Заречная влюблена в Тригорина. Он для неё — бог, звезда.

Гинкас объясняет актрисе: «Он для тебя кумир, Майкл Джексон. Ты видела его только на экране». Она выпучивает глазки, ничего не понимая, и пытается сделать. Получается. Потому что корейцы очень послушные.

Но того, о чём говорит ей режиссёр, в Корее в принципе нет. Их звезда совсем не такая, как западная или американская. Она очень доступна.

И если начнёт как на Западе закрываться, избегать общения, перестанет встречаться с журналистами, то из звёзд очень быстро развенчают.

— Говорят, Кама Гинкас — человек эмоциональный.

— Да уж. Кама Мироныч не привык сдерживаться по пустякам. А у них не принято кричать друг на друга. Это просто невозможно, недопустимо, стыдно.

Если вдруг начальник накричал на подчинённого, то заявление об увольнении должен подать не подчинённый, а он сам. В общем, Гинкаса они вряд ли во второй раз позовут. Хотя спектакль получился сильный. 12 дней залы были полные, много хороших отзывов в прессе.

— Ходят слухи, что вы собираетесь уехать из Магнитогорска?

— Приглашают в Нижний Новгород в ТЮЗ главным художником. Наверное, поеду. В Магнитке грядёт реконструкция. Судя по опыту других театров, это надолго. Говорят, что ремонт начнут с фасада, потом закроют сцену.

Как всё будет — непонятно. Скорее всего, переедем на левый берег. Мастерская там вряд ли будет. А работать где — опять дома? Это сложно, не хочу. Художнику нужна мастерская. Жить и работать надо в разных местах.

Татьяна МАРЬИНА
mary@vecherka.uu.ru
Фото Бориса НАУМОВА