Колхоз спасали неунывающие женщины

Пятилетней девочкой (в семье я была старшая) провожала отца Афтаха Мухитовича Мингазина на фронт в начале войны. Мама, Алина Манановна, в 26 лет осталась одна с тремя детьми. Причем моя младшенькая сестренка только появилась на свет.

Жили мы в деревне Янги-Юл Аргаяшского района в маленькой комнате-кухне в доме на две семьи. Из утвари — железная кровать, стол, табуретки, сундук. В углу — русская печь, рядом с ней — буржуйка. Мы, дети, спали на полу.

На плечах неунывающих женщин держался колхоз. Они трудились с утра до вечера. Лошадей было мало, поэтому запрягали своих коров и пахали землю. Сеяли зерно, пололи поля, серпом убирали хлеб, вязали снопы, молотили, веяли — все вручную.

Мама каким-то непостижимым образом еще и по дому хлопотать успевала. Мы как могли помогали. Зимними вечерами вся семья устраивалась возле керосиновой лампы — теребили шерсть. Потом мама пряла и вязала носки, варежки для фронта. Помню, как женщины вскладчину собирали продукты из скудных своих запасов, пекли печенье и отправляли на фронт, чтобы порадовать солдат.

…Во время войны я пошла в школу. В начальных классах не было тетрадей — писали на газетных полях соломенными перьями. Одевались очень скромно. Но старались хорошо учиться. Помню, учитель спросил одного мальчика, почему он пропустил уроки. Оказалось, ему не в чем было пойти в школу: мама постирала штаны.

В нашей деревне была только начальная школа. Поэтому в дальнейшем мы продолжали учебу в селе Асаново. Жили в интернате: сами пилили дрова, растапливали плиту, на которой сами готовили скудную еду. А ее не хватало — жили впроголодь. На выходные шли домой пешком девять километров: транспорта не было. На пути была речка с обжигающе холодной водой. Весной и осенью мы переходили ее вброд, босиком, чтобы не промочить обувь. В школу ходили в любую погоду. Помню, однажды в воскресенье снегом завалило все дороги. В понедельник пришлось идти в село Асаново по глубоким сугробам. Ноги увязали в снегу. Я шла и успокаивала себя: партизанам на войне было не легче. До интерната добралась только к вечеру.
Отец нам часто писал с фронта, рассказывал, как его пехотный полк сражался на передовой на подступах к Москве, как приходилось биться с врагом врукопашную. Последнее письмо мы получили из госпиталя. Папа получил серьезное ранение, и медики делают все возможное, чтобы сохранить ему руку и ногу. Мы радовались и кричали: «Жив отец! Жив!» Мало кому выпадало такое счастье — больше половины деревни уже получили похоронки.

…Шла посевная. Ослепительное солнце играло на ветвях нераспустившихся берез. Заливались жаворонки, то взмывая ввысь, то кружа над давно стосковавшимся по мужским рукам полем. В тот день я сидела на завалинке и играла в стекляшки, в куколки, сделанные из спичек. Обматывала деревянный стерженек разноцветными ниточками — получалась кофточка, а из крохотного лоскутка делала юбочку. Это были наши любимые игрушки.

Вдруг ко мне несутся ребята, кричат: «Новость! Новость! Ваш отец едет, его уже видели». Мы мигом домчались до повозки, запряженной бычком, где в коробе для зерна ехал отец в защитной гимнастерке с погонами, медалями «За отвагу» и орденом Красной Звезды. Мы вдвойне обрадовались, когда увидели, что у отца обе руки и ноги целы. Мы приставали к нему с расспросами, а он обнимал нас и вытирал слезу.

Мы дождались отца. Но вернулся он инвалидом с контузией, полностью выбитыми зубами, ослепшим на один глаз и глубокими незаживающими ранами на руке и ноге. Никогда не забуду, как он бредил по ночам, рвался в бой, звал друзей. До войны отца знали как первоклассного комбайнера, меткого стрелка-охотника, рыбака.
В деревне папа постепенно успокоился, окреп. В наших местах развелось много волков. Они спокойно бродили вблизи поселка. Отец ставил капканы, охотился. Ему сопутствовала удача. Он добывал множество волков, лис, хорьков, шкурки сдавал в приемный пункт, на чем немного зарабатывал. А еще работал сторожем.

Однажды осенью папа повел меня на рыбалку. Ставили «морду» (снасть для ловли рыбы) на ночь, а утром смотрели улов. «Морду» отец плел сам из сырых прутьев тальника. Водились там и утки. Выстрел — и птица падает в воду, а наша собака Джульбарс тут же плывет за дичью и приносит добычу в зубах. Так ее папа воспитал.
Вроде бы глухая у нас была деревня. Но репродуктор постоянно извещал нас о событиях на фронте. А когда Левитан торжественно объявил об окончании войны, радости не было предела.
В послевоенные годы были свои трудности. Людей душили высокие налоги. Забирали все: молоко, яйца, картошку, шерсть, шкуры. Крестьяне дрожали при появлении сборщика налогов. А жили голодно. Помню, мы с братом бродили по оттаявшим полям, с трудом вытаскивая ноги из грязи, в надежде найти мерзлую картошку. Если удавалась что-нибудь найти, радостно бежали домой. Мать пекла лепешки. Какими же вкусными они казались! Ели и разные травы — медуницу, саранки, лебеду, крапиву, корни ландыша.

 

…Отец наш долго болел и умер в 56 лет — слишком глубокими оказались следы войны. А мама дожила до 90 лет. В этом году ей исполнилось бы сто лет.
Я в 1957 году окончила техникум, работала на ЧТЗ — сначала наладчиком, потом инженером. Мы с мужем проработали на заводе по сорок лет, вырастили двух сыновей, Даниила и Тимура. Теперь у каждого их них хорошая семья. Жена Даниила Татьяна — учитель русского языка и литературы, заместитель директора по воспитательной работе в школе
№ 19. Жена Тимура Альбина — экономист, работает в Сбербанке. Очень радуют нас успехи внуков. Старшей Алине (она учится в гимназии № 48) исполнилось 17 лет, Илье и Ренате — по 15, Артему — 12 лет. А самому маленькому внучку Роману год и пять месяцев. Он уже говорит первые слова: мама, папа, деда, баба. Мы спокойны за будущее наших внуков.