Два года в оккупации

Немцы: черные и серые
Боев вблизи деревни не было. Но по ночам мы видели зарева пожаров: шли бои под Смоленском. Мимо наших домов тянулись отступающие отряды красноармейцев. Почти без оружия: одна винтовка на двоих.

Потом в деревне появились немцы. Сначала мотоцик-листы-разведчики. Какое-то время в деревне было безвластие. Некогда немцам было устанавливать новый порядок в небольшом населенном пункте. Они рвались к Москве. Впрочем, вскоре начали создавать управу, полицию. И что интересно, в полицию шли деклассированные элементы. Дали винтовку — и они уже чувствовали себя начальством. Как говорится, нос в табаке, и выпивка на столе. Заходили в дом, требовали у женщин самогон и закуску, угрожая: откажешься — худо будет, знаем, что твой мужик в Красной армии.

В нашу деревню немцы наведывались часто — уж очень любили «курку, яйки». Правда, иногда брали продукты в обмен на соль — дефицитную по тем временам вещь. Но чаще просто изымали птицу, яйца. Особенно зверствовали немцы в черном — эсэсовцы. Это мы, пацаны, быстро поняли, получив пинка кованым сапогом с коротким голенищем. А вот солдат в серой форме не так боялись. Мы с интересом разглядывали их технику, а они любили нас, оборванцев, фотографировать. Помню, немецкий шофер погладил меня по голове, сказал «киндер» и дал конфетку. Видно, дома осталась у него семья.

Партизанский край
В первое время оккупации в деревне осталась часть молодых красноармейцев, оказавшихся в окружении, — невест-то полно было. А вот когда немцы завязли под Москвой, начали их забирать в партизаны. К тому времени в смоленских лесах появились большие партизанские отряды. Они переходили из леса в лес даже днем, не скрываясь от местных жителей. Помню, как тащили партизаны пушку на конной тяге. Немцы пытались организовать прочес леса. Для этого снаряжали полицейских. Но те получили отпор и с тех пор в лес ходить боялись. А немецкий комендант на ночь перебирался в район, так как в это время населенные пункты находились под полным контролем партизан.

С наступлением холодов управа стала заставлять жителей шить шубы для немцев. Они ведь надеялись за несколько месяцев одержать победу и к зиме не готовились. Немцы замерзали, техника отказывала — ее разогревали факелами. Наши люди прятали скотину и зерно. Староста никого не выдавал — боялся партизанской расправы. Немцы в наших краях вообще особо не зверствовали: дома не жгли, жителей не убивали. Я думаю, потому, что в лесах были партизаны.

Летом 1943 года немцы стали драпать из деревни. Колонны отступающих замыкали солдаты в черном (эсэсовцы). Вот эти жгли и уничтожали всё на своем пути. А вскоре в деревне появились красноармейцы на лошадях, за ними — пехотинцы. Уверенные, хорошо вооруженные, молодые — они уже были не похожи на тех солдат, которые шли через нашу деревню летом 1941 года.

Из Силезии — на лесоповал
От отца мы долго не получали писем — пропал без вести. Помню, еще до войны семейных мужчин собрали в район на учения. Вместо пулемета дали им деревянный кругляш с трещоткой, винтовку из дерева. Нам, пацанам, очень нравились эта игра взрослых. Только потом эта игра обернулась бедой: когда началась война, многие настоящее оружие первый раз увидели…
Весть от отца мы получили только через пять лет после войны. Оказался он на лесоповале в советском лагере в Архангельской области. Там, на севере, отец создал новую семью. Ведь ему было чуть больше тридцати. В 1941 году он попал в окружение. Защищаться от немцев было нечем: на двоих одна винтовка и пять патронов. Спрятались они в стогах в ржаном поле. Немцы нашли их быстро. Молодых солдат отправили в Силезию на угольные шахты. В 1945 году выживших в лагере освободили англичане. Советские власти отправили бывших пленных прямиком на лесоповал на десять лет. Кстати, офицерам, оказавшимся в немецком плену, давали еще больший срок.

После школы я попытался поступить в авиационное училище, но мне было отказано: отец находился в плену. Только в 1954 году, после смерти отца народов, я смог осуществить свою мечту. Я окончил училище, за 22 года налетал 14,5 тысячи часов. В конце 50-х приходилось летать над тайгой, видел с высоты лагеря ГУЛАГа, растянувшиеся на многие километры с запада на восток. Особенно зимой четко просматривались лагерные вышки, заброшенные бараки. Знакомые вертолетчики рассказывали о железной дороге от Салехарда на Игарку протяженностью двести километров, которую строили заключенные. Выживших после смерти Сталина вывезли на большую землю. Разве можно такое забыть? Я рассказываю об этом своим детям, внукам и правнукам.