«Дети войны». Подвиг матери

 

 

…Страшная война, бушевавшая где-то далеко от нашего Калинина, доносилась до нас с мамой только в виде папиных писем с фронта и ежедневных сводок Совинформбюро. И, конечно, в своих детских мыслях мы с сестрой и не помышляли, что она войдет в наш дом и в нашу жизнь резко, со всей своей безжалостностью и жестокостью. И это произошло... Под ударами немецких войск, нажимавших на Москву и стремящихся обходными маневрами окружить ее, наша армия вынуждена была отступать. Уже к осени 1941 г. Калинин стал прифронтовым городом, о чем всем нам с предельной ясностью возвестила с каждым днем все сильнее слышимая артиллерийская канонада. Несмотря на это, в городе было относительно спокойно. Потом на улицах появились беженцы. Сначала их было немного. Со своим скарбом, детьми они пешком, а кто-то на подводах и даже машинах двигались через город к Волге, надеясь найти за ней спасение. И с каждым следующим днем количество беженцев все возрастало, как и усиливался грохот канонады, что говорило о приближении фронта. Но, несмотря на возникшую в городе тревогу, предприятия в Калинине работали и работали детские учреждения. Мама почти все время пропадала на работе в своем детском саду. Наступил октябрь. Обстановка в городе становилась все тревожнее и напряженнее. О том, что немцы могут захватить город, люди говорили тайком. В это верили и не верили. Но 13 октября после полудня в городе объявили срочную эвакуацию населения. Грохот канонады бушевал уже совсем рядом! Повсюду говорили, что немцы уже на окраинах города, что их танки видели в центре! Что тут началось! На предприятиях срочно распустили людей.

Кто успел, тот забрал своих детей из детского сада. Половина родителей не успела, и мама осталась с кучей ребятишек на руках, включая и меня с сестрой. Из всего персонала детского сада с ней остались только две работницы. В городе началась паника. Все стремились быстрее покинуть город. Сплошным потоком шли люди, двигались машины и конные подводы к единственному мосту через Волгу, торопясь переправиться за нее. Стрельба доносилась уже отовсюду. В городе начались пожары, и над домами поднимались огромные черные клубы дыма. Среди людей носились различные панические слухи. Говорили, мост взорвут, Волга станет новым рубежом обороны и в городе вот-вот начнутся уличные бои. Вместе с населением Калинин покидала и наша армия. В окно я видела, как ехали крытые серым брезентом военные грузовики, шли длиннющие колонны солдат, конные упряжки тащили пушки. На улице стоял сплошной гул от грохота разрывов, рева моторов, ржания лошадей, людских криков...

Мама металась по детскому саду, ища возможность вывезти оставленных на ее попечение детишек. Наконец ей и двум ее помощницам удалось найти два грузовика, на которые и стали грузить перепуганных детишек. Шоферы, подсаживая детей в кузов, торопили, утверждая, что немцы уже в городе и прорываются к мосту. Можно не успеть. Кроме детей маму заботили и оставляемые в детском саду продукты. Их в огромном количестве завезли прямо накануне эвакуации. Там было мясо, сыры, консервы, крупа, макароны, колбасы, чай и какао да и много еще чего. Было жаль, очень жаль оставлять такое богатство немцам. Что-то из продуктов, в основном консервы, успели погрузить в грузовики, но все равно их оставалось очень много. Мама выбежала на улицу. Мимо сплошным потоком проходили военные колонны. Мама в отчаянии бросалась то к одному, то к другому командиру, умоляя забрать продукты для солдат. От нее отмахивались, крутили пальцем у виска, кричали, что немцы близко, чтобы она бросала все и быстрее уходила за Волгу! Наконец какой-то лейтенант пожалел ее, приказав двум грузовикам завернуть к детскому саду, а сидевшим в них солдатам грузить на них продукты. Мама попросила у лейтенанта расписку за них, и тот посмотрел на нее удивленными, воспаленными от усталости глазами. Какие расписки, кому они нужны, когда все рушится, горит и пропадает?! Но лейтенант спорить не стал и, достав из полевой сумки блокнот, вырвал из него страницу, на которой торопливо написал карандашом, что лейтенант такой-то принял от гр. Яковлевой два грузовика продуктов. Отдав маме расписку, лейтенант махнул рукой машинам двигаться дальше и, посоветовав не задерживаться, побежал догонять ушедшую вперед колонну. Мама рассказывала потом, что еще долго перед глазами у нее стоял этот молодой парень с усталыми глазами, в ушанке и с лейтенантскими кубарями на петлицах шинели. Как сложилась его судьба?

Возможно, он погиб в ближайших сражениях. Сколько тогда таких вот лейтенантов полегло в битве за Москву, одному Богу известно! Но как бы хотелось, чтобы он выжил во время тех страшных дней и после войны вернулся домой к своим родным и близким! Мама очень жалела, что не сохранила его расписку и ничего о нем не узнала…

Трясясь в грузовиках по развороченной дороге к мосту, мы успели завернуть домой и взять кое-что из вещей. С нами было только то, что было на нас. Думали, что уедем максимум на неделю. Моя сестра Инна схватила кошку и захотела взять ее с собой. Мама уговаривала оставить ее, а Инна уперлась и ни в какую. Время идет, на улице нам кричат, сигналят машины, чтобы быстрее собирались, надо ехать, сейчас взорвут единственный мост. Наконец мама уговорила Инну. Кошку оставили, поставив для нее на пол целую кастрюлю супа.
В одной сплошной человеческой массе наши грузовики с детьми все-таки успели переехать по мосту через Волгу. Я сидела с мамой в кузове, вцепившись в нее, а с другой стороны в нее вцепилась сестра. Когда выбрались за Волгу, в небе появились самолеты. Мы сразу поняли, что они немецкие. Они летали низко над колоннами беженцев. При их приближении все бросались врассыпную, боялись, что немцы будут расстреливать уходящих жителей, но немцы не стреляли. Они просто рассматривали нас и, видимо, проверяли, нет ли среди беженцев военных. Помню лицо одного летчика — так низко летали самолеты, что их было легко различить.

Ближе к ночи мы добрались до деревни в 30 или 40 километрах от города. Она была вся переполнена беженцами. В простую крестьянскую избу набилось восемь семей, и все с детьми. Нам с мамой и сестрой для ночлега выделили русскую печь. Ночь была жуткая и страшная! Все время грохотала канонада, казалось, что снаряды рвутся где-то совсем рядом. В дребезжащих оконных стеклах сверкали багровые отблески огня. Никто не спал. Дети плакали. Мама с другими женщинами часто выходила на улицу. Было отчетливо видно, что Калинин бомбят. Весь город был охвачен пожарами, все небо было багрово-красным от полыхавшего над ним зарева!

Становилось совершенно ясно, что здесь нельзя оставаться и надо двигаться дальше в тыл. Рано утром наша деревня наполнилась звуками ревущих моторов, выведшими нас из короткого и тревожного сна, которым удалось забыться под утро. Все улицы были запружены грузовиками. С них на землю спрыгивали солдаты в белых полушубках и валенках. Это была прибывшая с Дальнего Востока свежая сибирская дивизия! Я хорошо запомнила этих солдат. Все здоровенные, румяные, в дубленых полушубках, ушанках, похлопывают на морозе руками в рукавицах. Веселые, задорные, смеются! Нам кричат: «Давайте быстрее уезжайте отсюда. Здесь будет проходить новая линия обороны, здесь мы немца остановим, а вы не задерживайтесь и быстро в тыл!» Мы собрались в 10 минут и снова вместе с другими беженцами поехали дальше в тыл. Нас подвезла какая-то военная машина, которая везла солдатам печеный хлеб. Нас обложили горячими буханками, чтобы мы с сестрой не замерзли. А когда нас высаживали в другом селе, солдаты дали маме столько буханок, сколько она могла унести. Мама потом вспоминала их слова: «Давай, мать, корми детей и береги их». Как мама хотела, чтобы эти солдаты остались живы!

На новом месте мы прожили до января 1942 года. Жили трудно и голодно. Еды не хватало, особенно нам с сестрой. Мама с другими женщинами ходила на брошенные колхозные поля. Там из-под снега они выкапывали мерзлую картошку, а если повезет — и капусту. Когда попадалась убитая лошадь, то не брезговали и мерзлой кониной. Почти всегда была слышна орудийная канонада недалекого фронта. В конце декабря наша армия отбила Калинин обратно и отогнала немцев на запад. Однако мы не могли сразу вернуться домой, поскольку солдаты занимались разминированием города и его чисткой от неразорвавшихся снарядов и мин. Когда же мы вернулись в Калинин, то не узнали наш город, настолько он был разрушен и разгромлен, как не узнали и наше жилье. Снаряд или бомба снесли половину дома как раз в том месте, где была часть нашей квартиры.

Мама, вернувшись в город, сразу приступила к своим обязанностям в детском саду. Он уцелел, но здание было в ужасном состоянии, так как немцы устроили в нем конюшню. Я была там и видела огромные кучи навоза, ободранные стены, развороченные полы. Мама со своими помощницами сама, первой начала убирать все это и приводить здание в порядок. Стали возвращаться и родители детей, которых мама со своими помощницами спасла, вывезя из города. Некоторые родители, которые успели забрать детей, обратно уже не вернулись. Вот так, в новых условиях, среди голода и разрухи мы стали налаживать нашу новую жизнь. Учебы не было, мама занималась нами, сколько могла. Остальное время мы играли с другими детьми на развалинах. Это было интересно. Помню, что мы, девочки, находили разные интересные вещицы, как, например, разноцветные стеклышки, какие-то вещицы из дерева. Мы прятали наши находки, чтобы никто из мальчиков не видел, и это были наши секретики. Жизнь брала свое, город постепенно восстанавливался. Улицы расчищались от битого кирпича, сильно разрушенные здания разбирались, люди обустраивались. Обустраивались надолго и основательно. Уже было ясно, что больше немцы никогда не вернутся и не захватят Калинин. Фронт откатился далеко на запад, и орудийная канонада, к которой мы так привыкли за последние месяцы, стихла. Война для нас опять вернулась в отцовские письма и информационные сводки.