Меню

«Дети войны» В газете «Вечерний Челябинск» продолжается акция, посвященная 70-летию Великой Победы

13.03.2015 08:23 20 (11831)


Приглашаем наших читателей, чье детство выпало на годы военного лихолетья, принять участие в ней. Вы можете поделиться своими воспоминаниями о жизни в тылу и на оккупированной территории, в блокадном Ленинграде и гитлеровских концлагерях. Расскажите о первых днях войны, о том, как провожали на фронт близких людей, как учились, работали, выживали в условиях военного времени, как встречали весну Победы. Предлагаем и внукам «детей войны» рассказать семейные истории, связанные с Великой Отечественной. Объем материалов не ограничен — от нескольких строк до развернутых рассказов. О своем желании присоединиться к акции вы можете сообщить по телефону 263-85-35 (спросить Наталью Фирсанову). Присылать свои работы можно сразу на электронный адрес fnv@vecherka.su или по почте: 454091, Челябинск, ул. Красноармейская, 111, с пометкой «Дети войны».
 
 

Жизнь за линией фронта

Смоленская область — одна из первых российских территорий, принявшая на себя удар гитлеровских агрессоров. Однако жители небольшого поселка, затерявшегося в лесах Смоленщины, не сразу узнали о войне.

Своими воспоминаниями об оккупации и жизни после освобождения от немецких захватчиков поделился с «Вечеркой» читатель Иван Ильич Егоренков — челябинец с 1962 года.
До войны Иван Егоренков с родителями, сестрами и братьям жил в леспромхозе Дубоцкого сельсовета Ильинского района Смоленской области (сейчас территория входит в состав Жарковского района Тверской области). В 1941 году Ивану было десять лет, он успел окончить три класса деревенской школы. На этом обучение закончилось.

— Помню воскресенье, 22 июня. Солнечный день. У нас в леспромхозе — тишина, — рассказывает Иван Ильич. — О том, что началась война, мы узнали, наверное, на третий день, потому что радио ни у кого не было. Поселок тогда не бомбили. Только раз увидели — летит самолет, а оттуда белые листки посыпались. Это немцы разбрасывали листовки.

Отца призвали сразу. Поскольку было ему уже далеко за сорок, в действующую армию не взяли — отправили под Москву, на строительство оборонительных сооружений. Дети, а в семье их было шестеро, остались с мамой. Она увезла детей в ближайшую деревню Новоселки, где семья заняла пустующую хату.

— Мама, как говорили в наших краях, была ходовая — энергичная, пробивная, — продолжает ветеран. — Она везде успевала. В лесу собирала ягоды, грибы, потом сушила, солила их впрок. Немцы уже подошли совсем близко, и местные жители начали растаскивать брошенный склад ФЗО, леспромхозовскую столовую, магазин. Мама ходила вместе со всеми, домой принесла две пары ботинок, макароны и маргарин.
 
 

Оккупанты


Вокруг все чаще слышались разговоры о том, что в деревню вот-вот войдут немцы. Хотя здесь по-прежнему было тихо. Ожесточенные кровопролитные бои шли в Вележе, в районе Великих Лук, Ржева — на главном направлении на Москву. Новоселки находились в стороне от больших сражений.

— В нашу деревню немцы въехали в самый разгар лета 1941-го, — вспоминает Иван Ильич. — Кто на танках, кто на мотоциклах или на велосипедах. Пешком никто не шел. Все такие сытые, холеные. Мы с ребятам прятались за хатками, наблюдали за ними. В отличие от наших крестьян, стыда у них совсем не было. Купаться на речку в трусах ходили, нужду справляли на виду у всех. По деревне ходили с протянутыми касками — требовали масло, яйца, молоко. Кур ловили. Крупный скот у местных жителей поначалу не трогали, кормились колхозным. А потом и у частников скотину забирать стали. Помню, мама где-то раздобыла поросенка, откармливала его. Но как узнала, что немцы добрались до личных хозяйств, поросенка заколола.

В Новоселки солдаты гитлеровской армии, по всей вероятности, приезжали отдыхать, задерживались ненадолго, им на смену приезжали другие. Расселялись в крестьянских домах, выбирая хаты побогаче и побольше.

— К нам немцы заглядывали несколько раз, но увидев, что в доме теснота, детей много, а младший братишка Коля перед самой войной родился, уходили, — рассказывает наш собеседник. — Зато у соседей они с комфортом расположились. Как-то зашли с ребятами к ним в дом, видим — сидят немцы за столом пьяненькие, курят. А на столе — большие квадратные банки с консервами. Питались они хорошо. Ну а мы выживали. К осени мама насобирала брусники, сложила в бочку и залила водой. Пока ее дома не было, пришли немцы и ягоды забрали. Так мать не побоялась — пошла к ним разбираться. Домой вернулась с буханкой хлеба и мылом. Так с ней за ягоды расплатились. А когда в полях созрела рожь, немцы стали раздавать ее крестьянам. Дело было в соседней деревне. Мама взяла ведра и повела нас с братом туда. Народ в очереди начал возмущаться — мол, чужакам не давайте зерно. Однако немец, что на раздаче стоял, все же насыпал нам зерна.
 
 

«Подарки» военного времени


В сентябре 1941 года гитлеровцы стали выбирать старосту и полицаев из мужчин, не попавших на фронт. Это были калеки, инвалиды. Желающих не нашлось — заставляли силой. Особых зверств оккупантов по отношению к крестьянам наш собеседник не припоминает. Но помнит, как в деревню пригнали евреев — руководителей леспромхоза, работников сельсовета. Семьи согнали в один барак, а поздней осенью увезли в райцентр. По слухам, в декабре 1941 года их расстреляли.

— Зима 1941 — 1942 годов была очень тяжелой, — говорит Иван Ильич. — Деревню несколько раз бомбили. Помню, перед Новым годом мы с ребятами катались с горки на самодельных лыжах. Вдруг — самолеты. Летят низко, а от них отделяется что-то черное. Мы развеселились: «Новогодние подарки нам сбрасывают». А «подарки» эти начали взрываться. Нам повезло: на горку они не попали, а деревню зацепили. Мама в это время в гости ходила. Бомба разорвалась совсем рядом. К счастью, хата уцелела и все остались живы. А в соседнем Демидовском районе шли серьезные бои. В Демидово не осталось камня на камне, все было сожжено. Многие жители оттуда пришли к нам в Новоселки.

Весной 1942 года деревенские женщины разработали мотыгами делянки в лесу, посадили картошку, посеяли ячмень. Урожай собирали, когда местность уже освободили от фашистов. Бывшие полицаи скрывались в чаще. Однажды во время уборки зерна мать Ивана Егоренкова столкнулась с этими бандитами. Они пригрозили: заявишь на нас — сожжем дом и детей. Встреча оказалась роковой.

— Тот декабрьский вечер 1942 года я никогда не забуду, — голос Ивана Ильича срывается от волнения. — Мы сели ужинать. Мама поставила на стол картошку. Вдруг стук в дверь. На пороге двое военных в шинелях, с винтовкой. «Вы Егоренкова Евгения Никаноровна? — обращаются к маме. — Пройдемте. Одевайся потеплей, платок накинь». Маму забрали. Мы ждали ее день, два, три, а она как сквозь землю провалилась. Так мы, шестеро детей, остались совсем одни.
 
 

Десять лет — за молчание


Евгения Никаноровна вернулась домой только в 1951 году, больная открытой формой туберкулеза. Она была осуждена по 58-й статье, как враг народа, отбывала наказание в Угличе Ярославской области. Оказалось, арестовали ее за то, что она не донесла на немецких прислужников. Когда чекисты поймали их, один из бывших полицаев «сдал» Егоренкову, рассказав о встрече в лесу. Мать шестерых детей осудили на десять лет. После того как она написала прошение о помиловании «всесоюзному старосте» Михаилу Калинину, срок сократили на два года.

— Мы выжили только благодаря сестре Нюре. Ей было 16 лет. Она вела хозяйство и заменила нам мать, — продолжает Иван Ильич. — В нашей семье Нюра была самая находчивая и проворная. Летом 1942 года мама, как и многие женщины, ходила под Демидово собирать несжатое зерно. Мама брала с собой Нюру. Однажды мама, намолотив зерно, пошла домой, а сестру оставила в поле. В это время в районе Демидово началась перестрелка, Нюра получила ранение в спину. Мама на телеге отвезла сестру в немецкий военный госпиталь, который размещался в Дубоцком, в здании нашей школы. Мама договорилась с врачом, и Нюре сделали операцию, вынули два осколка.

Недобрая память об осколочном ранении осталась на всю жизнь. Девушка навсегда перестала чувствовать левую ногу. Замуж она так и не вышла, посвятив себя воспитанию младших братьев и сестры. Позднее Анна Егоренкова получила статус инвалида детства. И только в 90-е годы врачи признали: осколочное ранение получено во время Великой Отечественной войны. Сейчас Анна Ильинична считается инвалидом войны, имеет соответствующие льготы.

— В 1943 году домой вернулся отец, — вспоминает ветеран. — Тогда мы узнали, что он попал в окружение под Москвой. Немцы посадили пленных в вагоны и куда-то повезли. Но отец сумел бежать. Подробности он никогда не рассказывал. Отец, как и до войны, стал работать в леспромхозе. А меня отправил в соседнюю деревню к своей сестре.

Весной и летом Иван пас колхозных коров. За работу подростку давали пол-литра молока в день.
 
 

На Запад — за трофеями


А после освобождения Прибалтики в 1944 году он вместе со старшим братом, как и многие деревенские ребята, стал ездить в Литву. До станции Западная Двина шли пешком километров сорок. С собой брали банку с толченой картошкой, которую съедали по дороге на станцию. Забирались в товарняк, следующий на запад. Конечным пунктом путешествия был Паневежис или Биржай.

— Там ходили по миру, — поясняет Иван Ильич. — До воровства мы с братом не опускались никогда. Просто шли на хутор, стучались в дома, просили что-нибудь покушать. Открывали двери, конечно, не все. Но многие давали хлеб, а иногда и сало.

День Победы 1945 года Иван встретил… в Кенигсберге. В ту весну он с братом, как обычно, отправился на запад «ходить по миру».

— Утром проснулся на конечной станции от выстрелов. Стал будить брата: «Вставай, мы на фронт приехали», — вспоминает тот радостный день ветеран. — Выходим из вагона, а на улице солдаты пляшут, вверх из винтовок стреляют. К нам подбежали — обнимают, кричат: «Детки наши, война закончилась!» Оказалось, приехали мы в Кенигсберг. Солдаты отвели нас на кухню, супом накормили. А потом мы с ребятами из нашей деревни целый день болтались по городу, искали трофеи. Вокруг руины, но кое-чем удалось разжиться. Полный мешок набили матрасным материалом, одеждой всякой. Да еще мясорубку нашли и швейную машинку «Зингер», правда, без челнока и подставки. Брат посадил меня в состав с металлоломом и отправил домой с добычей. Вместе со мной еще много женщин ехало. Ну, я ж ребенок, не выдержал — уснул. Пока спал, у меня мясорубку утащили, мешок с тряпками ополовинили. А пока до деревни два дня шел, последние вещи украли, осталась одна швейная машинка. Отец сделал для нее деревянную подставку, а сестра Нюра где-то достала челнок и обшивала всю нашу семью. Машинка эта до наших дней дожила, совсем недавно ее выбросили. Через какое-то время из Кенигсберга вернулся брат — привез гороху, килограммов 10 — 15.
 
 

После войны


После войны Иван решил уехать в Литву, наняться в батраки. Литовцы не хотели брать в дом подростка. Но мальчику все же повезло. Одному хозяину-латышу приглянулся русский паренек. Тем более его имя — Иван — было созвучно прибалтийскому Ионас. Так звали погибшего на войне хозяйского сына.

— В этом доме я прожил полтора года. Пас гусей, ухаживал за домашними животными. У моих хозяев было четыре коровы, три лошади. Да еще земли, наверное, гектаров 30, — рассказывает Иван Ильич. — В семье ко мне относились очень хорошо. Питался я за одним столом с хозяевами, жил в комнате на втором этаже. А в 1947 году за мной приехал отец. Когда я уезжал, хозяин сшил мне шерстяной костюм, шубу подарил, дал пшеницы и отвез на станцию.

На родине Иван устроился в леспромхоз. Вместе с братом и еще двумя ребятам тянули пятитонную баржу по реке в райцентр. Там загружали ее мешками с мукой, крупой, солью и везли в леспромхоз. Только работу эту никто не учитывал. Позднее юноша поступил в ФЗО, выучился на плотника и начал зарабатывать деньги. А в начале 1952 года его призвали в армию. Служил в Калининграде, потом — в Латвии, под Ригой, оттуда перевели в город Красноуральск Свердловской области, а позднее — на военно-секретный объект в лесу Кунашакского района Челябинской области. После демобилизации Иван поехал в отпуск в свою деревню. Там в последний раз встретился с мамой.

— Мы попрощались на станции. Мама села в поезд и поехала в Ригу. Там жил мой брат с семьей. Она собиралась водиться с внуком. Но прожила в Прибалтике всего два месяца. Из-за влажного климата обострилась ее болезнь, и мама умерла, — говорит Иван Ильич. — В 90-е годы она была реабилитирована. Посмертно…

Иван Егоренков вернулся на Южный Урал, где почти 30 лет прослужил в органах МВД. В середине 1950-х познакомился с будущей женой, которая в те годы жила в селе Муслюмово. В 1962 году семья Егоренковых переехала в Челябинск. Супруги воспитали трех достойных сыновей. И, конечно, дедушку и бабушку радуют пять внуков и три правнука.

Фто Вячеслава НИКУЛИНА