Меню

Поэт в Челябинске — больше, чем поэт

30.01.2015 11:51 8 (11819)


Константин РУБИНСКИЙ:«В какие-то минуты Гоголь сам подсказывал мне, как можно каламбурить»

Были объявлены номинанты Российской национальной премии «Золотая маска», сезон 2013 — 2014 годов. Сразу две работы Константина Рубинского номинированы на «Лучший спектакль»: «Чичиков. Гоголь. Души» (Краснодарский музыкальный театр) и «Чаплин» (Санкт-Петербургский театр музыкальной комедии). Вероятно, им придется сражаться друг с другом… И все это после успеха с «Аркаимом», «Кировкой» и другими спектаклями, к которым приложил руку челябинский поэт.
 
— Константин Сергеевич, вы родились и выросли в Челябинске? В каком районе вы жили в детстве, в каком живете сейчас?
— Да, я и родился, и вырос тут. Своей колыбелью считаю ЧТЗ, улицу Героев Танкограда. Там прожил первые 10 лет. За жизнь сменил несколько районов, сейчас обитаю в Советском, но по сути это самый центр — улица Пушкина. Многие шутят, мол, символично, конечно, поэту жить на такой улице. Но я ее ценю за иные плюсы — например, несмотря на то что от нее пять минут пешком до шумной пл. Революции, у меня почти пасторально-тихий зеленый двор.
 
— Какое у вас самое яркое воспоминание из детства?
— Их много, все и не передать. Про самое раннее воспоминание я написал стихотворение — о своих первых шагах по бабушкиному ковру, о солнечном луче, пересекающем комнату, полном золотых пылинок, как я маленький вхожу в этот луч всем телом, как он и пыль разговаривают со мной. Это стихотворение коррелируется со знаменитой цитатой из Петера Хухеля, любимой Бродским: «Помни обо мне», — шепчет пыль». В этом чувстве — одновременная близость маленького ребенка к тайне жизни и тайне небытия, он ведь сам недавно «оттуда».
 
— В честь кого вас назвали Константином?
— В честь прадедушки Константина Васильевича Князева, инженера-керамика, основавшего в Златоусте фабрику каменных точил, а потом — проектировщика Челябинского абразивного завода.
 
— Расскажите о своих дедушках и бабушках. Они занимались вашим воспитанием?
— Меня воспитывали три женщины, что, как говорят французы, можно счесть даже «излишней роскошью». Это мама, бабушка и прабабушка. Безусловно, все вещи в жизни, связанные с вдумчивым чувствованием музыки, поэзии, — от них.
 
— В какой школе вы учились? Помните своих школьных учителей? Вы поддерживаете сейчас отношения со школьными товарищами?
— Самые теплые воспоминания у меня о 112-й школе на ЧТЗ, где я окончил первые четыре класса. Не знаю, может быть, в силу детских впечатлений, а может быть, потому что школа стояла прямо во дворе дома, где мы жили, у меня от учебы в ней осталось ощущение продолжения дома. Те же ребята из моего двора, теплота дружеских отношений, книги, ходившие из рук в руки… Первую учительницу я, конечно, помню. Ее звали Майя Егоровна. Это была классическая советская учительница — если к понятию «советская» применять исключительно светлые и ностальгические эпитеты. Помню, лет в девять я написал ей посвящение, там была мысль, не новая, но как бы прочувствованная мной на собственном опыте: первая учительница — это вторая мама. Весь тот класс помню по именам и фамилиям до сих пор.
 
— Какое у вас было первое стихотворение? Во сколько лет вы его сочинили? Как его оценили взрослые?
— Мои стихотворения родились из баловства с маминой печатной машинкой, я сам учился печатать на ней. Думаю, в первых опытах сложно было разобрать членораздельные слова. Что-то первое более-менее сознательное было такое:
Что ты делаешь в лесу моем?
Мы придем в лес и домой уйдем.
А ты будешь в лесу спать,
Потому что тебя Волк звать.
Или вот:
Теплынь в печке
И в теплом местечке,
А холодынь в луне,
И в снеге, и во мне.
Мне тогда было года четыре-пять.
 
— Константин Сергеевич, кто вам помог определиться с выбором высшего учебного заведения?
— В свое время Анастасия Ивановна Цветаева (младшая сестра Марины Цветаевой), с которой наша семья водила трогательное знакомство, сказала моей маме, что поэзией в СССР не «прокормиться». Те, кто попадал в самую верхнюю когорту, кормились, конечно, и еще как — но это были единицы, да и делать им для этого приходилось вещи, мягко скажем, малопоэтические… Мама поступила в Уральскую консерваторию, и только потом, вторым образованием, пошла в Литературный институт в Москве. Мне она сказала так же: «Сначала окончи музыкальный колледж, потом иди куда хочешь». Я получил диплом по специальностям «артист оркестра, преподаватель музыки» и тут же, уже по своей воле, уехал поступать в Литературный институт... То, что я восемь лет учился музыке, помогло мне в дальнейшем. Во-первых, мой гениальный учитель по флейте — нынешний дирижер камерного оркестра «Классика» Адик Абдурахманов, с которым мы теперь успешно делаем музыкально-поэтические программы. Во-вторых, знание музыки позволило мне стать либреттистом музыкального театра. Это очень тонкая работа на грани музыки и драматургии. Так что оба своих образования, их гремучий синтез я эксплуатирую в полную силу.
 
— С кем из известных поэтов, писателей, драматургов вы знакомы, встречаетесь, переписываетесь?
— Знаком я с достаточно многими, но не считаю это предметом гордости — это же не заслуга какая-то. Все равно что фотографироваться со знаменитостями — приятно, но по сути слишком картиночно… Упомяну лишь о недавней встрече со своим любимым поэтом Александром Кушнером. Мы давно с ним в переписке, он знает, что я его «провиденциальный собеседник», по выражению Мандельштама, и для меня это величайшее счастье. А тут директор челябинского лицея № 31 Александр Попов решил сделать мне подарок и на фестиваль «Открытая книга» пригласил Кушнера. Это были два дня счастья — я и мечтать не мог, что когда-нибудь буду открывать вечера Кушнера в Челябинске. Наверное, многие и представить себе не могут, что значит любить стихи поэта, чувствовать их как свои, понимать, что они все о тебе, что идеально соответствуют твоему темпераменту, мироощущению, раздумьям. А потом вдруг познакомиться с поэтом вживую и понять, что да, он существует на самом деле, он ходит с тобой по одной земле и в этот момент тебе улыбается. Это какой-то, не побоюсь слова, почти мистический опыт.
 
— Какие у вас были большие поездки и путешествия — за рубеж, по России, по Южному Уралу?
— Я стараюсь много путешествовать, помня утверждение чудака и эксцентрика Эдварда Лира: человек не картошка, чтобы сидеть на одном месте. И вообще считаю, что одна из главных целей человека — это не по телевизору увидеть, как разносторонен и удивителен мир. Я довольно много ездил по России, кроме того, был и в Европе, и в Азии. Не люблю нахоженных туристических троп, организованных экскурсий. Самое большое удовольствие — планировать маршруты самостоятельно, заказывать билеты на поезда и самолеты, состыковывать пересадки, находить, скажем, тихие горные отельчики и бронировать номера напрямую.
 
— Какие у вас есть заповедные уголки на Урале?
— Очень люблю южноуральскую природу. Другой такой нигде нет. Когда едешь из Москвы на поезде, пейзажи настоящей красоты начинаются только у нас. Мне особо дороги места Ильменского заповедника, Кисегач, Александровская сопка, Сыростан.
 
— Ваши любимые места в Челябинске?
— Все любимые места в городе у меня связаны с количеством живой зелени, деревьев. Поэтому в связи с «дорожной революцией» их значительно поубавилось. Последний остров «неприбранной» зелени в городе — остров на реке Миасс, в районе Ленинградского моста. Удивительное заброшенное место, там когда-то (это знают не все) был челябинский городской парк. Люблю городской бор, Никольскую рощу. Люблю старые зеленые дворы на ЧТЗ — это мое детство. Все, что несет отпечаток живой истории, «намоленности» временем.
 
— Как у вас появился замысел «Кировки»?
— Замысел родился у директора ансамбля «Урал» Владимира Карачинцева, он сказал, что каждый день ходит на работу мимо статуй на Кировке и ему уже кажется, что они живые. А идею подхватили композитор Владимир Ошеров, режиссер Олег Хапов и я. Это мюзикл, создающий определенную мифологию места, в котором мы живем. Она важна, именно такая мифология придает месту особую знаковость, культурную харизму, что ли. С моим балетом «Аркаим», написанным в соавторстве с композитором Таней Шкербиной, получилась та же история…
 
— С кем из театральных режиссеров вы сейчас сотрудничаете?
— Сейчас я делаю либретто оперы «Петербург» по мотивам романа Андрея Белого, замысел этой постановки вынашивает прекрасный режиссер Геннадий Тростянецкий. И еще большая для меня честь работать в этом проекте с композитором Георгием Фиртичем, легендарным автором музыки к фильмам «Дети Дон-Кихота», «Деловые люди», к мультфильму «Приключения капитана Врунгеля».
 
— Кто из поэтов оказал большое влияние на ваше творчество?
— Любой прочитанный поэт, любое стихотворение, даже не вполне понравившееся, дает опыт, оказывает влияние, этот список неисчислим, он занял бы целую газетную страницу.
 
— Кого из современных авторов вы особо выделяете?
— Из поэтов это — Александр Кушнер, Олег Чухонцев, Борис Рыжий, Владимир Гандельсман, Вера Павлова, Алексей Цветков, Тимур Кибиров, Борис Херсонский, Аля Кудряшова, Дана Сидерос, Иван Волков, Сергей Пагын… Я могу перечислять бесконечно и все равно кого-то упущу.
 
— Завидуете ли вы в профессиональном смысле кому-нибудь из других авторов?
— Завидую любому стихотворению, попавшему в точку — когда оно отзывается в тебе счастливым возмущением: надо же, это носилось в воздухе, а он поймал, угадал, высказал! Но это — белая зависть, разделенная радость понимания, узнавания, обретения момента истины.
 
— Константин Сергеевич, насколько, на ваш взгляд, губительно в настоящее время влияние западной культуры на наших детей, на русские литературу и театр?
— Какой западной культуры? Когда говорят «западная культура», я вспоминаю музей Моцарта в Зальцбурге, или дом Шопенгауэра в Гданьске, или книги американцев Фолкнера, Сэлинджера, современного Франзена… Вот эта западная культура губительно подействует на наших детей? Или под западной культурой мы имеем в виду Кончиту Вюрст? А разве мы подразумеваем под русской культурой дуэт «Тату»? И чем, кстати, они так уж отличаются?.. С исторической западной культурой детям знакомиться надо, как и с русской. Съездить на родину Моцарта или Гете, постоять в соборе Святого Марка любому мыслящему человеку необходимо. И вообще нужно больше ездить по миру, чтобы о нем что-то знать не понаслышке. А то 80 процентов россиян за границей не были (это включая избитые туристические Турцию и Египет), но очень любят повторять слова типа «Гейропа», «Пиндостан» и что там еще в нынешнем информационном тренде?
 
— Какую из своих наград вы считаете наивысшей?
— Это слова одного мальчика лет девяти. Весной прошлого года у меня была творческая встреча в одной из библиотек, туда пришли младшие школьники. Один, белобрысый симпатяга, вертлявый ужасно, все время отвлекался, но потом вслушался, задумался. И спрашивает: «А сколько вам лет?» Я отвечаю: «Тридцать восемь». Он говорит: «Ух ты, да вы же юный Пушкин!» Я, сдерживая смех, спрашиваю: «А почему юный?» Мальчик мгновенно отвечает: «Так вам же всего тридцать восемь! А Пушкину — двести…»
 
— Если б не литература, драматургия и педагогика, чем другим вы бы хотели заниматься?
— Я лет с десяти мечтал стать садовником. До сих пор мечтаю (улыбается).
 
— Какие музыкальные записи, книги и картины вы бы взяли с собой на необитаемый остров?
— Боюсь, что если бы речь шла об этом, я предпочел бы купить планшет на солнечных батареях (сейчас такие уже, по-моему, есть) с огромным количеством внутренней памяти и заполнить его под завязку своими любимыми фильмами, книгами и картинами, количество которых с трудом поддается исчислению.
 
— Ваш «Гоголь» необычайно актуален. Этот автор действительно на все времена и эпохи или вам очень многое пришлось осовременить в его героях?
— Знаете, считается, что русская литература в силу своей таинственной универсальности вообще устаревает куда медленнее. А может быть, просто Россия по сути меньше меняется. Так или иначе, но, работая с классикой, я в какой-то момент всегда ловлю себя на том, что слышу разговор о сегодняшнем дне. Без всяких натяжек и осовремениваний.
В какие-то минуты Гоголь сам подсказывал, как можно каламбурить. Например, понятие «партия» в старину означало ряд достоинств того или иного человека при вступлении в брак. У нас в спектакле оно оправданно еще в двух значениях: шашечная партия (ключевой образ мюзикла — игра в шашки) и «партия Чичикова», когда возмущенные дамы города N, негодуя, что Павел Иванович угодил в тюрьму, организуют партию его имени и идут на митинг с лозунгом: «Свободу нашему душке!». Не напоминает никаких сегодняшних реалий?..
 
— Константин Сергеевич, какие у вас творческие планы на будущее? Насколько вы оцениваете свой «стаж» и опыт в большой драматургии, есть еще куда развиваться?
— Тут я отвечу банальностью, расхожей фразой, которая мне очень нравится: «Если хотите рассмешить Бога, расскажите ему о своих планах». Когда проговариваешь кому-то свои задумки, это сильно ослабляет мотивацию их воплощать… Что касается драматургии, я в ней 10 лет, и это только начало пути. Надо еще многое совершенствовать и осваивать. Оттачивать форму, композицию, искать свои золотые сечения… Я, вообще-то, редко бываю доволен собой.