Борис Клюев:Я знаю в своей профессии все
— А с Ворониным интервью нужно сделать обязательно! — Получив такое напутствие от редактора, спешу на встречу с Борисом Клюевым. Благодаря ситкому «Воронины» он стал не просто народным артистом России, а всенародно любимым Николаем Петровичем. И упустить шанс пообщаться с кумиром миллионов никак нельзя.
Достояние республики
В жизни Борис Владимирович полная противоположность своему герою: строгий, сдержанный, интеллигентный, умный. Пожалуй, единственная общая черточка, подмеченная за час общения, — категоричность. Нынче в моде толерантность, которой прикрывают все подряд — хоть прорехи в образовании, хоть безразличие к происходящему. Очень удобно для тех, кто не привык размышлять и к тому же не имеет собственного взгляда на жизнь. Такие разговоры — как еда без соли и без перца. Наша же беседа получилась совсем не пресной.
— Худрук вашего театра, Юрий Мефодьевич (народный артист России Ю.Соломин. — Авт.), сокрушался, что Малый театр называют музеем. Вас это не коробит?
— Я горжусь тем, что служу в Малом театре, — артист сдвинул брови к переносице. — Это так же почетно, как работать в Комеди Франсез. Это национальный театр, необыкновенные традиции; не только театр — это второй университет, и студенты сюда всегда ходили учиться, и театр был популярен в среде студенчества. Люди, которые обвиняют театр в консерватизме, — это глупые люди, ну, или, по крайней мере, они хотят прослыть эпатажными. Конечно, времена меняются, но даже пьяненький дедушка Ельцин присвоил Малому звание «национальное достояние». В этом театре есть традиции, но нет скандалов и склок, которые свойственны достаточно молодым образованиям, даже «Современник» не смог этого избежать.
А еще в Малом, как нигде, следят за речью. Никогда не услышишь матерщины на сцене. Станиславский, наверное, сейчас в гробу вертится, когда слышит, как в его театре — во МХТе — разговаривают, какой мат несется со сцены. В Малом этого нет и не будет!
Нет слуха — не надо петь!
Похоже, удалось зацепить больную тему.
— Вы не любите современную драматургию? Но ведь времена меняются, сейчас ни в театре, ни в жизни так не разговаривают, и пропасть эта все больше увеличивается. А театры хотят быть понятней, ближе к народу…
— Пусть они своих детей учат так разговаривать, современные драматурги, — актер делает жест рукой, как бы отмахиваясь от чего-то ненужного. — Я категорически этого не приемлю! Никакой пропасти нет, это все критики придумали, защищающие авангардные театры, в которых по 30 мест. Эпатажные театры Богомолова, Серебренникова, другие — так они прикрывают свою беспомощность. Эти режиссеры, с позволения сказать, не могут поставить Чехова, мотивируя тем, что он, видите ли, им неинтересен. Да весь мир бьется над загадкой Чехова — а им неинтересно?! — он всплеснул руками и уронил их на колени.
— И как по-вашему, почему так происходит: миру Чехов интересен, а нам — нет? — подливаю масла в огонь.
— Мы из культурной нации, думающей, читающей, постепенно превратились в слабое подобие американцев. Я уже 12 лет езжу в Америку — ребята, это стыдно! Мне много раз предлагали переехать туда преподавать — я отказался. Я не понимаю, как так можно жить?
— В таком случае что вы делаете каждый раз в Америке?
— Езжу отдыхать к своему приятелю. И каждый раз хожу на Бродвей смотреть новые постановки. Сейчас там, кстати, много русских. Встречались с Мерил Стрип, она большая поклонница системы Станиславского, и, кстати, это она предлагала мне проводить среди актеров трехмесячные курсы, но я сказал, что не могу: очень занят, много работы.
— Почему?! — искренне недоумеваю.
— Ну как вы себе это представляете? Там любой человек, кто заплатил деньги, может играть в театре. Но это же самодеятельность чистой воды. Нет, я придерживаюсь другого мнения: если нет слуха — не надо петь! Вот ребята из «Уральских пельменей» все время меня приглашают с ними поработать — я отказываюсь. А потому что не знаю, как к ним относиться. Если их считать любителями, то все, что они делают, замечательно, лучше не бывает, а если оценивать с точки зрения профессионала, то… ни в какие рамки. С непрофессионалами безумно сложно работать. Приходится искать определенную грань, я про себя это называю «когда ты не попадаешь в тональность». Я знаю, в своей профессии все — от и до. Могу обвести партнера вокруг пальца. Помните фильм «Театр», когда Джулия просто подставила начинающую актрису? Ну вот. Но бывает, что приходится с непрофессионалами работать. Не люблю.
Надежда на Смольный
— Тем не менее преподавательской деятельностью вы все-таки занимаетесь?
— И кстати, давно.
В педсостав Щепкинского училища Борис Владимирович попал сразу же после его окончания. С небольшими перерывами, его педстаж практически такой же, как и театральный, — 45 лет. За это время у него «накопилось» порядка 200 учеников.
— Как вы оцениваете уровень подготовки нынешней абитуры?
— Школьный уровень поступающих в Щепкинское училище нынче вызывает жалость, — вздыхает собеседник. Их вроде как воспитывают на классической русской литературе, но они ничего не знают! За полгода я стараюсь выбить из них все эти пирсинги, татуировки и прочую ерунду. Девчонкам все время говорю, что вскорости нас ждет поколение татуированных бабушек. Ну, ладно, какую-то современную роль ты еще можешь сыграть, а леди? Королева не может быть с татуировкой! Но слава богу, что ребята ловят хорошо, очень быстро учатся. Надеюсь, со временем превратятся в иных людей. Я считаю, что театральное образование сейчас самое высокое, на уровне Смольного. У нас преподается вокал, литература западная и русская, танец, два иностранных языка — словом, необыкновенный объем гуманитарных предметов. Студентам, конечно, очень тяжело после школы, они не привыкли так работать, но втягиваются постепенно.
— Чему вы стремитесь в первую очередь научить ваших студентов?
— Главное — максимально раскрыть. Я человек самолюбивый, я не должен стыдиться своих учеников. Никто не сможет сказать, что я воспитываю непрофессионалов. Я всегда говорю: «Меня можно не любить — лучше уважать. Меня могут не утвердить на роль, но никогда не скажут, что я плохой артист», — это главный принцип в работе, и в педагогике в том числе.
— Следите за дальнейшей судьбой своих учеников?
— Как правило, да, но так, чтобы это было незаметно. Иногда, когда им особенно трудно, помогаю. Но принцип такой: фундамент мы им должны дать, а здание они строят сами.
Подлецы и любовники
Про кино не спросить у Клюева, за плечами которого больше сотни киноролей, было бы неправильным. Массовый советский зритель запомнил его фамилию, пожалуй, после роли графа Рошфора в фильме «Д'Артаньян и три мушкетера». А потом был грандиозный по тем временам сериал «ТАСС уполномочен заявить», где он сыграл одного из главных злодеев, агента ЦРУ.
— В советском кино вы по большей части играли больше «плохих». А, к примеру, роли героев-любовников вам предлагали?
— В советское время царствовало амплуа, а герой не мог быть с крючковатым носом, тонкими губами, брюнет. Он должен был быть голубоглазым русым красавцем. И в молодости я переиграл всех подлецов: немцев, эсеров, белых офицеров. Помню, один раз играл шефа немецкого гестапо, а немцев у нас часто прибалты играли, так вот в одной газете написали, что «русский артист Клюев сыграл убедительнее, чем прибалтийские артисты». В китайской картине тоже сыграл военного, генерала Зо това.
— А вот с этого места поподробнее, — сразу навострила уши: что-то новенькое.
— Это было достаточно давно, больше 20 лет назад. В Японии вышел бестселлер о разведке. Перед началом Великой Отечественной войны японцы решили убрать Сталина, когда поняли, что война неизбежна. Выбрали сталинского начальника охраны, украли у него жену с ребенком, заманили его в Китай, пытались завербовать. Я играл так, что герой знает, на что идет, и погибает сознательно. Год я жил в Китае, работал, выучил китайский язык.
— Да вы что? Это же так сложно!
— Нет, говорить не сложно, иероглифы — вот главная сложность, а разговорный язык проще. Так что ролей было много разных, а герои-любовники тоже были, но что-то так сразу и не вспомню.
Воронинская тема
Не спросить про «Ворониных» — с точки зрения обывателя преступление! Только вот как сам артист отнесется к этим в тысяча первый раз звучащим вопросам? Поэтому и оставила их напоследок, да еще и палочку-завлекалочку приготовила.
— А вы знаете, что ваша телевизионная жена прежде работала в Челябинском театре драмы?
— Аня? Фроловцева? — удивляется Клюев, он даже как-то немножко растерялся. — Нет, не знал… Я помню, как Аня поступила на курс к Коршунову и как она училась в Щепкинском училище. А потом мы встретились на съемках. Ей было очень тяжело, у нее все-таки нет навыка телевизионного, но за пять лет она очень выросла как актриса. Про Челябинск ничего не знал. Вы меня удивили.
Гордо записываю себе плюсик в архив и продолжаю допрос с пристрастием:
— А бывает так, что вы не согласны с режиссером или даже сценаристом? Ну, допустим, вы считаете, что ваш герой этого никогда не сделает.
— Бывает. Я говорю: «Так Николай Петрович делать или поступать не может. Ну не может он сказать «импрессионизм», а «египетская сила» — может. Я не выговорю этого слова, а уж Николай Петрович тем более».
— Вы уже столько лет сосуществуете «вместе» с Николаем Петровичем. Ощущаете на себе его влияние?
— Вы знаете, да, роль настолько в кровь вошла, что уже начинаешь мыслить как герой. Даже дома иногда за собой замечаю, что начинаю покрикивать, мне домашние говорят: «Ну, это не ты, это Николай Петрович».
— Журналисты вас часто донимают «воронинской» темой?
— Ох, с журналистами проблема, — качает головой артист. — Придет какая-нибудь красотка и с ходу: «Сколько стоит ваш съемочный день?» Ну, ты поговори со мной хотя бы для начала о творчестве, о роли, а потом, уже если тебе так это сильно надо, спросишь. Ой, я совсем не вас имел в виду, — вдруг спохватился собеседник. — Но у нас в Москве это встречается очень часто.
— У нас тоже, — поддакиваю, чувствуя, как краснеют кончики ушей. — Скажите, о чем еще мечтает народный артист Борис Клюев?
— У любого артиста всегда есть мечта — сыграть что-то неожиданное. И сейчас в театре мы репетируем «Маскарад» Лермонтова. Спектакль ставит Андрей Житинкин, это уже наша третья совместная работа. Так вот роль Арбенина для меня неожиданна, никогда бы не подумал, что буду ее играть. Очень сложная постановка, а потому интересная. Ты завоевываешь новую высоту, делаешь новый шаг — это замечательно.
Пожелав артисту удачи, напрашиваюсь на совместное фото.
— Приходите на «Маскарад», — приглашает на прощание Борис Владимирович.
— Привозите в Челябинск, обязательно придем!
Борис Клюев, народный артист России. В 1969 году окончил Высшее театральное училище имени М.С. Щепкина (курс Л.А. Волкова). С 1969 года служит в Малом театре, преподает в Щепкинском училище. В кино дебютировал в 1970 году в фильме «Крушение империи». Диапазон его ролей колеблется от английского премьер-министра Майкрофта Холмса до предателя Родины Дубова, от президента США до сварливого отца семейства Николая Воронина, от графа Рошфора до главы мафиозной группировки Царева.