До и после смерти
Черная рыхлая земля, дощатый помост и пустой провал в бесконечность - от такой картинки у слабонервных зрителей разбегаются мурашки по коже. Антураж вполне животрепещущий и живописный для «Рассказа о семи повешенных» - 1:0 в пользу театра.
Выбор андреевского опуса по меньшей мере удивляет: нынешняя публика не слишком любит напрягать мозги и душу, а театры напрягаться, чтобы достучаться до того или другого. Самое удивительное, что создателям спектакля это удалось – 2:0.
Сумасшедшее зелье
"Семь" по некогда известной повести Андреева поставили в студии «Манекен», что при ЮУрГИ осталась. Ух! Даже не так: у-уууух! Замахнулись, даже профи в эту сторону боятся посмотреть. Экспрессионизм, экзистенциализм, символизм, психологизм, панпсихизм и еще если поискать парочка каких-нибудь «измов» в одном флаконе. Как это сумасшедшее зелье перенести на сцену? Да и как вообще в эти юные головы забрела такая мысль?! Их сверстники пьют пиво, тусуются в ночных клубах, бесконечно что-то лайкают в интернете, обжимаются по углам, а эти о жизни и смерти рассуждают. (Заметьте, их никто не обязывает!) Уже за это спасибо, ребятки. Значит, не все потеряно для страны.
Если серьезно, опус Андреева – произведение тяжелое, неоднозначное (достаточно вспомнить рекомендацию Толстого: "Отвратительно! "). Для непосвященных: толчком для литературного изыска послужил реальный факт – неудавшееся покушение на министра юстиции И. Г. Щегловитова и казнь террористов в феврале 1908 года.
Андреев описывает последние дни перед смертью семерых приговоренных (пятерых террористов и двух других преступников). Буря эмоций, воспоминаний, мыслей, ощущений бродит внутри каждого из осужденных. Автор дотошно описывает перерождение, деградацию, гибель личности, наблюдает, как трансформируется человеческая сущность перед неотвратимостью смерти. Почему для кого-то смерть конец пути, а для кого-то только начало, для одного - зло, а для другого – благо? Вопросы, которых в обычной жизни избегают. Почему они вдруг так взволновали юных создателей спектакля, что они решились на высказывание?
Все не просто так
Режиссер Юлия Малышева и К` изначально и разумно отказываются от пересказа и иллюстрации андреевского опуса, тем более, что текста у Андреева много, он жесткий, натуралистичный, чуть пережал артист – сфальшивил, не дожал – не попал в зрителя. Слава богу, литературный театр разыгрывать не стали, оставили лавры Молодежке. Пошли своим путем – визуализации, с чем давно и успешно научились работать.
.. Шорох волн, серый тусклый свет обманывают рецепторы запахом сырости и холодной земли. Три женщины (мойры?) застыли в пограничной зоне, прострации (или чистилище?). Они извлекают из царства мертвых на свет семерых грешников, чтобы прокрутить нить судьбы еще раз, подтвердить или опровергнуть приговор.
Впрочем, полностью отказываться от авторского текста не стали, объяснить суть происходящего, ключевые сцены пришлось словами, однако значительная часть текста растворилась в сценической ткани в виде намеков, обозначений. Спектакль нашпигован символами, аллюзиями, метафорами, метаморфозами, которые публика расшифровывает по ходу дела успешно или не слишком. Здесь все не просто так, и волны, играющие увертюру к действу, плещутся на берегу того самого Финского залива, где казнили несчастных, где они канули в реку Безвременья, на которой караулят своих жертв вечные мойры.
Казнить нельзя помиловать
Вопросы жизни и смерти всегда волновали людей мыслящих. Андреев вслед за Достоевским и Толстым проводил собственные исследования на этот счет. Для него смерть - некий катализатор в проявлении человеческой сущности, которая не зависит от звания, богатства, воспитания, образованности, рода деятельности. Министр и убийца одинаково дрожат у крышки гроба. Кто из них более жалок и мерзок?
Пятерка террористов в этом отношении особенно интересна. Они шли на смерть вполне осознанно (готовы были пожертвовать собой ради идеи), и как минимум четверых ей так и не удалось превратить в тварь дрожащую.
В отличие от Андреева, делающего акцент на трансформации личности, студийцы берут в круг своего внимания конфликт жизни и смерти, заменяя сухие выводы судмедэксперта воспоминаниями, самыми яркими моментами жизни, которые (как утверждают знающие люди) проходят перед глазами у тех, кто приговорен к смерти. Тягостные минуты ожидания неотвратимого озаряются проблесками счастья: катание с горки, баня, святочные гадания…
Веселые картинки получились весьма удачные: сочные, живые. Радость жизни - неотъемлемый атрибут молодости, которая в наличие у героев и у исполнителей. На контрасте смерть кажется еще более жестокой, бессмысленной, нелепой. Когда крепкий здоровяк, бывший офицер Сергей Головин после гимнастики Мюллера зарывается в землю, даже циничному зрителю становится не по себе, протест идет на физиологическом уровне, как неосознанное нежелание смотреть на мертвое тело.
«…меня, человека, нельзя казнить...», - декларирует глава молодежной компании Вернер. «Меня не надо вешать», - вторит ему эстонский крестьянин Янсон. Первый планировал теракт, который мог обернуться многочисленными жертвами ни в чем неповинных людей, второй – зарезал человека, как свинью, просто так. Кто же они? Преступники или страдальцы? Достойны казни или тернового венца, который примеряет террористка Муся, исполняя главную партию в Пьете?
Тайное знание
Театральными инсценировками сейчас увлекаются все и повсеместно. Оно и понятно – хорошая литература гораздо шире, глубже драматической пьесы. Но у драмы свои преимущества – она выхватывает и обнажает главную болевую точку, что оказалось не так уже просто, как в той песенке: «нет, все понятно, но что конкретно?»
На взгляд пристрастного зрителя королем шахматной партии с семью фигурами должен быть Вернер, но не потому, что он главный террорист. Он носитель того самого драматического конфликта, противостояния личности и общества, человека и обстоятельств, но и самого сложного, внутреннего конфликта, который разрешается благодаря… смерти. Вернер единственный, с кем случается перерождение – смертельно усталый, презрительный к людям, он обретает свободу, радость, а вместе с тем любовь и… прощение. Он единственный, кому отворятся врата Рая и откроется тайное знание.
Впрочем, в спектакле Вернер всего-навсего «один из». Вереница картин, исповедей держится на одной ноте, пусть даже самой высокой, но монотонной, пусть даже со скачками, как сердечная диаграмма, но горизонтальной. Полтора часа душевного напряжения возвращают на исходную точку. В финале все семеро собираются вместе, чтобы уйти туда, откуда пришли – в землю, в ящик, в небытие. А теперь внимание, вопрос: о чем спектакль? Если зрителю удастся найти ответ в одной фразе, не пересказывая сюжет, значит, спектакль состоялся.