Меню

Вера Васильева:«Я так и осталась в XIX веке»

17.10.2014 11:19 79 (11791)


Ее невозможно не любить, она — сама доброта. Удивительно теплые глаза и озорные ямочки на щеках — такой запомнилась Вера Васильева многим и многим жителям бывшей советской империи. Ольга в «Свадьбе с приданым» и графиня в «Свадьбе Фигаро». Много-много лет спустя мы встретились на интервью в челябинской гостинице «Малахит». Да, кокетливые ямочки пропали, но глаза остались прежними — лучистыми и добрыми.
Вера Васильева, народная артистка СССР, дважды лауреат Сталинской премии, актриса академического театра Сатиры. В творческой копилке актрисы около 60 ролей в театре и почти 50 киноработ. В Челябинск актриса приехала с труппой Малого театра и представила свою новую роль в спектакле «Пиковая дама».

Пиковая дама с биографией
— Вышла прогуляться, но такой сильный ветер, а я не люблю ветер, — Вера Кузьминична не хмурится, а улыбается, морщинки убегают вверх. — Располагайтесь, я на минуточку.
В номере тепло и тихо, не слышно, какие романсы завывает за окном осенний ветер. На диванчике листки в файле — знакомые ноты! Песенка графини из оперы Чайковского, на французском. Она звучит и в спектакле Житинкина.
— А как вы стали «пиковой дамой»? — оборачиваюсь на стук двери.
— Спектакль хотели ставить на Быстрицкую, и в мае должны были выпускать, но Элина заболела, и серьезно. Тогда она предложила меня, — Вера Кузьминична разводит руками. — Житинкин, конечно, сильно рисковал: таких ролей я не играла в театре сатиры. И я сама волновалась, но встретила очень доброе, милое отношение партнеров: все пытались создать дружескую обстановку. Было очень приятно и интересно работать.
— Ваша графиня — вовсе не исчадие ада, как ее обычно стараются представить, а очень даже милая старушка: озорная, кокетливая.
— Я старалась придать своей героине какие-то добрые черты. Бабу-Ягу я все равно не сыграю, — она улыбнулась, как будто извиняясь. — Да это и неправильно было бы. Поскольку я все роли играю через себя, то подумала: что такое была ее жизнь? — актриса подняла глаза, как будто вспоминая эту удивительную судьбу. — Блестящее начало, невероятный успех, любовь к графу, потом разрыв, который, если она его действительно любила, был драматическим, — Вера Васильева тихо вздохнула. — Это живая женщина, полная одиночества от того, что она натура страстная, неуравновешенная. А ведет себя так, потому что знает, что домашние все стерпят из-за ее денег. Ей живется-то скучно, и таким образом она развлекается. И к Лизе она относится с боязнью и любовью, но не позволяет сердцу раскрыться, потому бывает с ней жестка, не жестока, — актриса подчеркивает разницу, — а жестка. Мне роль понравилась.

Наследство святого Кузьмы
В Челябинск Вера Васильева приехала с труппой Малого театра, хотя всю жизнь служит в другом коллективе — в театре сатиры, а это ни много ни мало 66 лет.
— Вы как-то сказали, что театр сатиры — это не ваш театр, почему же не перешли в другой коллектив?
— Да, это не мой театр, — она признается просто, без патетики и без вызова. — Но там у меня были хорошие роли, хотя и не столь драматичные, как хотелось бы. Особенно две роли — в «Ревизоре» и «Фигаро» — я очень ценю.
— И тем не менее благодаря кино вы стали звездой, вам должны были давать все главные роли в театре, а давали другим. На Плучека не обижались?
— Когда мне не давали ролей, я горевала, — Вера Кузьминична складывает руки на груди. Какое позабытое, но какое точное слово она подобрала. — Я понимала, что я не входила в круг Плучека. Такая деревенская девочка, хотя и родилась в Москве, но в простой семье. А у него были знакомые: Питер Брук — английский режиссер, к нему приезжала Эльза Триоле, у него был совсем другой круг. Вероятно, я ему казалась фабрично-заводской девчонкой. Нет, я не обижалась, я печалилась, об этом я и написала в книге. Думала: «Ну, раз не дает роли, значит, я не талантливая».
— Да разве можно актрисе так про себя думать?! Так можно совсем веру в себя потерять, — ахаю от возмущения.
— Это могло быть опасно для меня, — соглашается собеседница. — Но я нашла выход. Я поехала в Тверь, где играла десять лет Раневскую, в Орле играла Кручинину. Эти работы убедили меня, что я все-таки имею право играть и выходить на сцену. А сейчас я считаю, что Бог мне воздает за мое терпение.
Во всех интервью с Верой Васильевой больше всего поражало, что в них никогда не встретишь ни одного мало-мальски обидного, а тем более злого слова. Как ей удается оставаться доброй в этом злом и жестоком мире? Когда все привычно говорят друг о друге колкости и даже гадости. Неторопливой и терпеливой — в бешеном ритме жизни? Не выдержала — спросила.
— У меня папа был очень добрый, верующий. В деревне, где он жил, его уважительно звали «святой Кузьма». И я его всегда очень чувствовала… Мама более жесткая, поскольку ей пришлось четверых детей воспитывать. Хотя, помню, в старости она всегда так радовалась, когда я ей говорила: «Мам, по-моему у меня получилась роль». — «Ой, как хорошо, девочка». А в детстве: «Эй, идите обедать!» Кто-то замешкается: «Мам, подожди, я сейчас…» — «Ладно, захотят — полопают». Такая была достаточно суровая женщина, но честная.

Превратности судьбы
Первым спектаклем в ее судьбе и первым театральным впечатлением стала опера «Царская невеста». Она настолько поразила девочку, что свое будущее без театра та больше не мыслила.
— Представьте себе: девочка из бедной семьи, никогда ничего богатого в жизни не видела. Будучи очень маленькой, из комнаты, где живут шесть человек, едят щи да картошку, вдруг попала в огромный зал с бархатным занавесом, хрустальными люстрами, божественной музыкой. Выходит прекрасная женщина в жемчугах, в короне, поет. Дома я садилась под стол, поднимала скатерть и говорила: «Я — царская невеста!» — смеется собеседница. — С тех пор так и считала, что вот этот волшебный мир есть самое прекрасное на свете.
— А почему пошли в драму, а не стали оперной певицей?
— Так случилось. Я пошла в Дом пионеров в драматическую студию и еще параллельно в хор ходила. Голос от природы у меня чистый и высокий, сейчас уже не слушается, не пою совсем, а тогда звонкий был. Помню, выступала на каком-то юбилее Октябрьской революции, и был Сталин. Марк Рейзен запевал «Широка страна моя родная», а мы, четыре маленькие девочки, стояли в первом ряду, подпевали, а потом уже хор вступал. Да, было во мне что-то музыкальное… — Вера Васильева остановилась на секунду, как бы сожалея о чем-то неслучившемся. — Но я училась у замечательного педагога Сергея Львовича Штейна, который потом воспитал Васю Ланового, он меня так увлек драматическим искусством, что я постоянно бегала во МХАТ и в Малый, обожала артистов, обожала русскую классику, что и осталось у меня на всю жизнь. И мечтала быть артисткой. Но, правда, личико у меня в детстве было полненькое, кругленькое, с ямочками, поэтому драматических ролей я не могла играть в начале карьеры, но всегда мечтала о чем-то серьезном и читала Достоевского, Толстого, Тургенева — Лизу из «Дворянского гнезда». Все эти чувства были мне понятны. Так и осталась в XIX веке, — тихо вздыхает Вера Кузьминична.
— И как же вам живется в теперешнем, XXI веке?
— Иногда очень грустно. Но, слава богу, я играю и то, что мне не противопоказано, поэтому грех жаловаться.
— Что вы категорически не принимаете в современном театре?
— Я очень не люблю, когда искажают русскую классику. Почему нужно топтать то, что всегда было основой нашей души, нашего понимания жизни? Ведь сейчас нет истинного таланта, равного этим авторам. И поэтому придумывают фокусы, которые завлекают зрителя своим нахальством, дерзостью, и публика ахает: «Ах, какие молодцы, не побоялись!» Издевайтесь над современной драматургией, придумывайте что угодно, ходите по сцене голыми или еще как, но то, что было создано прежде, написано великими людьми и прочувствовано ими, понято и принято многими поколениями, держало нас на высоком уровне, — это оставьте.

Кинороман
— А как складывался ваш роман с кино? — переключаюсь на другую тему.
— Я считаю, что с кино романа у меня не было, — актриса покачала головой. — Хотя начало было замечательное — «Сказание о земле Сибирской», потом экранизация «Свадьбы с приданым», которая запомнилась публике, я так считаю, что больше ничего не запомнилось, хотя что-то мелькало. И, в общем, с кино я почти ничем не была связана, но на телевидении было много творческих вечеров, показывали те вещи, которая публика мало знает.
— Наверняка у вас была масса поклонников…
— Больше поклонниц. С некоторыми мы переписываемся много лет. К примеру, Ирочка в Питере: когда мы с ней познакомились, она была рыжей девочкой, сейчас ей под 60. А я все про нее: «Ирочка звонила, девочка моя». Были те, которые ездили за мной в Орел и Тверь, и не по одному разу. Ну а самое большое событие — 25 лет назад появилась девушка, которая отнеслась ко мне с нежностью, любовью, сейчас это моя крестница и мы неразлучны, потому что из моих родных у меня только брат младший остался.
— Вы принципиально не снимаетесь в сериалах?
— В сериалах часто предлагают поработать: то бабушку сыграть, то тетушку, я почти всегда отказываюсь: мне не нравятся бытовые роли. Вот сейчас в сериале «Деревенщина» вроде есть неплохая роль: по возрасту мне подходящая, но полная молодых чувств. Хотя тоже бабушка, но легкомысленная, бывшая балерина, кокетливая, женственная, которая учит свою внучку. Роль мне понравилась. Девушка, которая играет деревенщину, Анечка Михайловская, очаровательна: мало того что она красотка от природы, она очень чистая, что редко встречается. Уже начали снимать, но что получилось, я пока не знаю.

Отцы и дети
Напоследок заготовила несколько ничтожных вопросов, которые иногда раздражают актеров, зато весьма интересуют публику.
— Как начинается ваш день?
— Вообще, я ленивая, — полушепотом сознается актриса. — Мой день начинается тихо. Готовлю завтрак: кофе, творожок, пшенная каша с тыквой, которую очень вкусно готовит моя крестница Дашенька. Иногда смотрю новости, люблю «Модный приговор», люблю Васильева, он хорошо ведет передачу, мне нравится. А еще люблю гулять.
— Как настраиваетесь перед выходом на сцену?
— Никак, — пожимает плечами. — Просто люблю быть одна.
— Журналисты вас часто донимают?
— Чаще донимают телевизионщики. В последнее время многие ушли, и они постоянно просят рассказать то про Андрюшу Миронова, то про Толика, про Пельтцер, приглашают на какую-то ерунду.
— Собираетесь писать продолжение мемуаров?
— Если бы мне предложили сделать переиздание, я бы, пожалуй, главы две добавила, но не предлагают, а просить я не умею.
Мы говорили и говорили, Вера Кузьминична рассказывала, как ей работалось с Мироновым и Виктюком и что она думает по поводу современных режиссеров, «Гоголь-центра». Взглянув на часы, ахаю от неожиданности: прошло ни много ни мало, а два с половиной часа!
— Простите меня, ради бога, — извиняюсь, ведь мы договаривались всего на полчасика.
— Ну что вы, мне было интересно с вами общаться, — лучшая награда для журналиста.
Тепло прощаемся. Расставаться не хочется: какое-то забытое детское ощущение любви и счастья за два часа затеплилось в самом закоулке души, где оно пряталось, как в старом чулане. Все-таки прежнее поколение другое: без суеты, без стяжательства, без озлобленности, с каким-то внутренним светом. Рядом с такими людьми и сам становишься чище, лучше. Эх, как же так получилось, что у таких отцов такие детки? Кто бы ответил…
 
 
Фото Наиля Фаттахова