АРМЕЙСКИЕ ИСТОРИИ

В КАЛЬСОНАХ В САМОВОЛКУ

Все эти истории приключились со мной за рубежом в 1972 — 1974 годах, когда я выполнял свой воинский долг в группе советских войск в Германии. Армейские розыгрыши, суровые приколы ввиду известной специфики могут перещеголять своей пикантностью, неожиданностью ситуации самую смешную цивильную историю. Цену их жизненной стойкости, глубину солдатского юмора, круто замешанного на требованиях воинских уставов, начинаешь понимать лишь через много лет после службы.

ОДОЛЖИ, БРАТОК, ШТАНЫ...

Эта история, как ни странно, о воспитании солдатской бдительности. В своей «Песне о бдительности» поэт Николай Доризо, приехавший в гости к гвардейцам-танкистам, сказал: «От подъема раннего до минут отбоя. Даже сон солдатский, что на грани боя...»
И во сне солдат должен быть бдителен, что и пытались нам, новобранцам, по местному толкованию еще «ходящим на горшок мамкиными пирожками», втемяшить в голову «деды».
Сразу же после месячного «карантина», где усиленные занятия на плацу, непривычно малый паек, сконцентрированная боевая и политическая подготовка вселяли в салаг воинский дух, нас разместили по ротам. К утру во всех ротах полка ждали команду учебной тревоги.
Первое предназначение каждый «молодой» уже четко усвоил: маскировка. Открыл глаза — хватай свое одеяло и занавешивай закрепленное за тобой окно. Кто не постигал эту истину через голову, к тому она доходила через ноги, то есть усиленными тренировками, но чаще — путем внеочередного мытья туалета.
Не знаешь — научим, не хочешь — заставим! Был такой девиз в Советской Армии.
...С вечера «старички» что-то не по погоде гоношились, перемигивались и добродушно показывали молодым, как удобнее и быстрее пришить к гимнастерке свежий подворотничок, без задержки вытащить иголку с ниткой из шапки. Отбой объявили как обычно. Наступило то восьмичасовое мгновение, когда за командой «отбой» после дневных, непривычных мытарств кажется, что сигнал «подъем!» звучит тут же, сразу, следом.
...Резкий, почему-то школьный звонок: «Рота, подъем! Тревога!!!» Пальцы сразу же хватают одеяло: мое окно в дальнем углу, скорей туда! Но... что это?! Спрыгивая со второго яруса своей кровати, ощущаю свободное — ну как бы сказать-то? — открыто-свободное расположение в пространстве личного «мужского достоинства», вполне наблюдаемого из-под недлинной рубахи. Юношеская стыдливость еще не преодолена, а рядом по всей казарме в таком же недоумении полтора десятка моих одногодков мечутся под гогочущий смех роты, крепя свои одеяла на заранее прибитые гвоздики.
Старшина роты, ухмыляясь, крутит ус, командиры отделений тушат ставшие ненужными для одевания на скорость спички, звучит команда «отбой!» Мы ложимся в кровати, чтобы вновь вскочить по сигналу, да ладом!
...В чем же здесь секрет? Куда же подевались кальсоны молодых воинов? А фокус вот в чем: подойдите среди ночи к любому спящему солдатику, ласково так и убедительно толкните его и попросите: «Одолжи, браток, кальсоны, в самоволку сбегать, мои вот поизносились...» — и он тебе их отдаст. За милую душу! В прямом смысле! Нужно-то всего немного доброты и участия, которых так не хватает бедолаге в его ратном труде. Но где же твоя бдительность, товарищ воин? Враг не дремлет!
Кальсоны нам наши товарищи, конечно же, вернули. Каждые полгода, по прибытии нового пополнения, этот «фильм» прокручивался заново, но мы были уже в других ролях.

«МАТ ЛЕГАЛЯ»

Перед последней проверкой боевой и политической подготовки со мной произошла следующая история. Мы тщательно готовили свои боевые машины: чистили, мыли, красили их на берегу реки Эльбы. Стояла мерзкая сырая погода. В Чили диктатор Пиночет захватил в руки власть — это из радио и газет на политзанятиях. Начало сентября. В глаз попала какая-то соринка или песчинка, веко распухло и вытянулось. Утром меня отправили в госпиталь, это километров за сорок от расположения нашей части.
Рай и благодать! Попасть в госпиталь — мечта солдата! После обеда — спать! Это же просто замечательно: выспаться хоть раз досыта за полтора года. Ложусь в приятно пахнущую, стерильную, мягкую постель. Надо мной нет надоевшей кровати второго яруса с вечно ворочающимся первогодком. В палате просторно и уютно, не то что в казарме со стойким «душистым» запахом свежей ваксы и молодых здоровых тел. Спать! Спать! Но что это? Не успел закрыть глаза, зычный голос: «Рота, подъем! Выходи строиться!» Над головой капитан-танкист, сосед по палате: «Землячок, пошли кушать, накрыли уже...»
За широким окном непонятные сумерки. Беру мыло, зубной порошок, щетку, бритву. В умывальнике, не торопясь, провожу все привычные утренние процедуры и свободно, без строя и песни, иду в столовую. За столом вся палата, четверо во главе с капитаном: «Где ходишь, бродяга? Садись, рубай...»
— Но где же мои двадцать граммов масла? — спрашиваю.
— Какое масло?
— А положенное солдату на завтрак, — отвечаю. Кругленькая такая шайбочка сливочного масла двадцать граммов весом.
Столовую сотрясает дружный смех: «Земляк, да ты на ужин попал, а не на завтрак!»
Утром после завтрака играем с танкистом в шахматы. Знаете, имеются среди игроков заядлые, готовые из-за проигрыша пойти на убийство. Этот как раз из таких. Переживает за каждую фигуру, как ребенок радуется выигрышу. Неожиданно, играя черными, он попадается на семиходовку, известную у шахматистов под названием «мат Легаля». С удовольствием на пятом ходу отдаю сопернику свою королеву и на седьмом леплю горемыке мат. Да, встречаются иногда белые пятна в теории у отдельных военных!
Мое опасное положение спасает призыв на обед. После обеда вожделенный сон. Засыпаю, как убитый. Но тут же: «Подъем!» Соскакиваю с кровати, по привычке быстро одеваюсь и — в умывальник! Побриться, умыться, подтянуться... Залетаю в столовую, быстренько за стол. «Ребята, а где моя пайка масла?» Грохочет в хохоте уже вся подготовленная кэпом столовая.
— Вот тебе и «мат Легаля!» — победоносно объявляет чрезвычайно удовлетворенный капитан-танкист.
Счет сравнялся: один — один.

ГДЕ ПАТРОН? ГДЕ АВТОМАТ?

Лишь на пятом месяце службы — а это было 8 марта 1973 года — наш призыв назначили в наряд нести караульную службу. Что и говорить: быть часовым на посту — очень ответственная обязанность. Мы изучали уставные требования, отрабатывали приемы отражения возможного нападения противника, кричали по-немецки: «Хальт! Их верде шиссен!» («Стой! Я буду стрелять!») Но лучше всего мы должны были знать то, как вести себя, когда на пост придет проверяющий. Им мог быть любой вышестоящий командир: от заместителя командира батальона до комполка. На своем боевом посту мы защищали и честь нашей роты.
Итак, я во второй смене. Пост № 3, трехсменный, круглосуточный, охраняю парк боевых машин. Мой разводящий выставляет смену на последнее, четвертое, двухчасовое дежурство. Ни одного проверяющего до сих пор не было. Примерно через час из-за угла периметра появляется процессия из трех человек — это явно не смена. Но и кричать «стой, кто идет?» не нужно: нашего комбата можно узнать за версту — майор Оленев на голову выше любого офицера в полку и заметен даже тогда, когда идет позади всех.
Разводящий приказывает охранять пост караульному, а меня очень пристрастно начинает допрашивать командир батальона. По его вводным мне приходится тушить пожар в парке, отстреливаться от нападающих — условно, конечно же, — от и до рассказывать обязанности часового. «Ну а чей же это патрон? — наконец спрашивает комбат. — Мы нашли его на территории вашего поста, товарищ солдат». Он предоставляет мне новенький патрончик калибра 7,62 мм от автомата Калашникова. Девяносто таких же штучек накануне наряда любовно были уложены мною в три полагающихся на караульную службу магазина. Показываю комбату контрольные отверстия во всех магазинах, для убедительности отцепив от автомата третий рожок. Тот внимательно рассматривает их, затем складывает все три в карман огромной шинели и топает на следующий пост. Мои разводящие сотоварищи поспешно догоняют командира, не успев врубить мне неуставный подзатыльник: «Часовой не должен выпускать из рук и кому-нибудь передавать свое оружие, включая лиц, которым он подчинен...»
На следующем посту наш батяня-комбат очень просто забирает «боевой заряженный» у Сашки Щербакова, моего одногодка по призыву. Вот когда АКМ находится в положении «на ремень», и нужно нагнуться, чтобы открыть, например, крышку люка теплотрассы, проходящей через пост (а это и произошло с рядовым Щербаковым по желанию проверяющего), автомат соскальзывает с плеча и — прямо в руки старшему товарищу, жаждущему помочь тебе, неопытному первогодку. Наш комбат, матерый волчина и здоровяк полка, вооруженный до зубов, возвращается в штаб батальона. Начальнику караула, моему взводному старлею Сидорову, грозит разнос в пух и в прах, а над нами корячится следующий наряд в виде опостылевшей кухни и... презрения в глазах всей роты.
Эта «очень веселая история» запомнилась мне на всю жизнь.

Подготовил Николай ЦАРЕВ.