Украинские беженцы: судьба начать жизнь заново
Все они из разных городов: Краматорск, Донецк, Краснодон, Луганск и окружающих их городков и деревень, есть даже из Мариуполя. Говорят, что и там до сих пор стреляют, хотя у нас об этом не рассказывают. Здесь есть и целые семьи, и мамы с детьми, и пенсионеры, и те, кто приехал совсем один. До границы добирались все примерно одинаково: нанимали такси или просили знакомых довезти. С собой — документы и вещи, которые успели похватать в последний момент, и ключи от домов и квартир со всем нажитым имуществом — на память.
— Нас вывозил один парень. Он сжалился над нами и предложил свою помощь. Вывез, потому что уже серьезно стали бомбить и Славянск, и Краматорск. Мы выехали в последний момент, потому что не хотели уезжать. Выезжали в шесть часов утра. Сестра вообще выскочила в тапочках. Мы все собрались в моей квартире, потому что у меня был первый этаж и была возможность быстро выскочить из дома и спрятаться в лесопосадке. Слава богу, до границы мы доехали без проблем. Пересекли границу в районе Новошахтинска. К нам сразу подошли люди, предложили помощь, показали, где можно поесть, где есть вода. На границе было очень много людей, с маленькими детками, без вещей. Нас там встретила одна семейная пара, и сначала мы хотели остаться у них, даже уже начали искать работу. Но там была какая-то провокация, приграничные города попали под обстрел, мы испугались и уехали. Сначала в Оренбург, а потом сюда, в Челябинск, — рассказывает Виктория Петегирич.
— Мы тоже выезжали в последний момент, — говорят супруги Марина и Евгений Волосниковы. — Мы из Краснодона. Нас сначала не бомбили, мы только слышали, как обстреливают других. Поначалу инстинктивно присядешь или пригнешься, как услышишь звук снаряда, а потом привыкли. Человек же такое существо, которое привыкает ко всему. Вечером засыпаешь — бомбят, утром в пять утра спишь, слышишь, где-то взрыв, думаешь: «О! Будильник! Доброе утро! Пора вставать». Страшно стало, когда и до нас добрались. Ходишь и не знаешь, куда упадет в этот раз. В городе было страшно находиться, укрывались у родных и друзей в деревнях, а потом открылся «зеленый коридор», побросали в сумку самое важное и необходимое на первое время и уехали. Есть у нас такой поселок Северный, который граничит с российским Донецком. У них там есть неофициальный пропускной пункт: Россия принимает украинских граждан, пропускает на свою территорию, но ты должен сразу пойти в ФМС и зарегистрироваться, иначе незаконно пересек и тебя выдворят. И это мы еще успели. Люди, которые на несколько дней позже пересекали границу, рассказывали, что и эту лазеечку вычислили. Людей привезли на автобусе, они только вышли из него и попали под минометный обстрел. Они бросили все свои вещи и побежали к границе, ведь жизнь одна. Если так будет и дальше, то люди будут и вплавь через реку Северский Донец пересекать границу.
— А мы уехали, потому что узнали, что списки участников референдума попали к нацгвардии и они стали всех преследовать. Мы не стали сидеть и ждать, когда придут за нами, — рассказывает Диляра Яраткулова. — Я приехала сюда с мамой и двумя племянниками. Вообще, мы родом из России. Мама родилась в Сибае, а я в Кизильском районе Челябинской области. В 1986 году, когда мне было восемь лет, родители ездили в гости к друзьям на Украину, им там понравилось, и мы переехали. Родители устроились на работу. Тогда еще были колхозы. Мы получили от колхоза дом, потом потихоньку его выкупили и приватизировали, а теперь пришлось все бросить и уехать.
В России все уже передвигались по-разному и, проехав через полстраны, изрядно устав от дорог и скитаний, нашли для себя пристанище — Челябинск. Основными причинами остаться у нас для многих стали сравнительно небольшой наплыв беженцев и перспективы найти хорошую работу и дом, да и встретили у нас хорошо: каждую семью селят в отдельную комнату, в столовой кормят, организовали помощь по оформлению необходимых документов, помогают найти подходящую работу, оказывают медицинскую и психологическую помощь. Не остались в стороне и сами южноуральцы. В центр постоянно привозят гуманитарную помощь от общественных объединений, организаций, коммерческих фирм.
Закулисье
Обеспечение быта и условий во временном центре пребывания беженцев — работа не из легких. В административном корпусе она буквально кипит. Поймать на пару слов ответственного за пункт Сергея Шадрина или коменданта Татьяну Прохорову практически нереально, они ежеминутно решают те или иные вопросы. Вот предприниматель-благотворитель привез подушки и одеяла — надо принять и записать, а вот благотворительный фонд приехал с очередной партией гуманитарной помощи. Тут же крутятся менеджеры фирм, приехали с предложениями работы и просят организовать встречу с беженцами. Поступают новые беженцы, и их нужно оформить, разместить. Параллельно с этим разрывается сотовый телефон: завтра для детей организуют экскурсию в музей пожарных, а еще нужно договориться сдать партию документов переводчикам и нотариусу для перевода и заверки, а заодно решить, когда везти беженцев на медосмотр, положенный при оформлении вида на жительство. И так каждый день.
Вся поступающая гуманитарная помощь, а именно детская и взрослая одежда и обувь, хранится в специально отведенных комнатах, куда подопечные центра могут зайти и выбрать из имеющегося ассортимента всё, что необходимо. А необходимо многое, ведь все они приехали с минимумом вещей, к тому же никак не рассчитанных на наше капризное уральское лето. Фрукты, печенье, конфеты доставляются прямиком «в народ», то есть в чайные комнаты, расположенные в каждом корпусе на каждом этаже. Детские игрушки, велосипеды, игры — прямиком к детям. Есть среди благотворителей и крупные сельскохозяйственные производители. Их помощь попадает к ответственным за вкусные обеды — поварам местной столовой. В медкабинете тоже никто не сидит без дела. Врачи проводят осмотры, ставят прививки, выдают лекарства. Если нужно, отправляют в стационар на обследование.
Междусобойчики на кухне
Заходя в жилой корпус, попадаешь в небольшой муравейник: здесь и дети, и взрослые. Жесткого распорядка дня здесь нет — это же не лагерь. Поэтому все занимаются своим делом. Днем многие расходятся-разъезжаются: кто-то уже нашел подработку, кто-то просто в город погулять или оформлять документы. А те, кто остались, общаются, присматривают за детьми отлучившихся родителей.
— У нас тут как телепроект «Дом-2». Только мы не любовь строим, а жизнь заново начинаем, — говорит Марина Волосникова.
Единственное, что здесь по расписанию, — завтрак, обед и ужин. Время к обеду, поэтому многие потихоньку подтягиваются к одной из чайных комнат, где можно перекусить сладким или фруктами, а заодно поговорить. Наш разговор напомнил мне советские разговоры на кухне.
— Как вам здесь? Оправились от пережитого?
— Когда с людьми общаешься, всё здорово, весело, а когда остаешься один на один с собой, то начинаешь скучать по дому, знакомым, друзьям, переживать, как они там, — делится Ярослава Петегирич. — Было страшно уезжать. Перед этим знакомые выезжали, большая семья, у них было много мужчин, и на границе их всех забрали неизвестно куда. Обратно вернулись только женщины, поэтому нам было очень страшно ехать. Нам повезло, что в дороге мы не попали под обстрелы. Из города выезжали долго, нас досматривали, проверяли каждый пакет. Особенно тщательно досматривали и допрашивали одиноких мужчин. Женщин и детей практически не трогали.
— Поддерживаете связь с родными и друзьями? Есть какие-то новости?
— «ВКонтакте» есть группа «Типичный Краматорск». Там выложены новости и фотографии. Видела фотографию, на которой центр города как черная дыра. Там такая яма в земле. Рядом с центром всё побито, окон нет. Я не знаю, чем так можно стрелять. В самом начале бомбили все больницы, травматологии, хирургию. На улицах лежат трупы, их не разрешают убрать, стоит вонь, воды и еды нет, ни банкоматы, ни банки, ни обменники не работают. Все смерти людей на совести нашей власти. Как они вообще спят с этим?
— Вы видели новости сначала у себя, на Украине, теперь наблюдаете здесь у нас. Как-то отличается подача информации?
— Подача новостей очень отличается. На Украине либо делают вид, что ничего не происходит, либо что украинский народ весь несчастный, а Россия агрессор. А в России показывают, что Россия — героиня. Хотя на деле всё несколько иначе.
— А как на самом деле?
— А вы это у Обамы спросите. Он лучше знает. Или у их пресс-секретаря Псаки. Она вообще в теме, — присоединяется к разговору Евгений Волосников. — На самом деле всё началось из-за одного, а закончилось совсем другим. Хотели же убрать олигархию, чтобы олигархи не были у власти, а предприятия вернулись в государственную сферу. Но это просто была идея поднять народ. А сделать это просто: конфетку им дал, они ее съели, и поехало. А там делай с этой отарой овец что хочешь. Ею легко управлять. Яростно вырос правый сектор интернационалистов, которые выступают за единую Украину и против каких-либо пророссийских настроев. А Луганская и Донецкая республики почему провели федерализацию? Для того, чтобы иметь возможность сохранять свой бюджет. Налоги, которые уходят на Киев для распределения между областями, не возвращаются обратно в областную казну. Например, ежемесячно в госбюджет уходило 8 миллионов долларов, а возврат был один или полмиллиона. Бюджет бедствовал. Они хотели провести федерализацию для того, чтобы регион сохранял свой бюджет и распределял его на собственное развитие. Там наверху поняли, что в таком случае эти регионы будут процветать, а где брать деньги остальным, если весь промышленный комплекс находится в Луганской и Донецкой областях? Как в Совдепии накаталась эта дорожечка: ЖКХ, квартиросъёмщики, предприятия, налоги, — так и всё, это кольцо играет и ничего не развивается. Провинциальные города не получали ничего. Новое жилье не строилось совсем. Как поставили в советское время хрущевки, так и всё.
— У нас ни у кого не было центрального отопления года так с 2000-го, трубы давно повырезали и сдали на металлолом, а за горячую воду и говорить нечего. Ее не было никогда. Канализацию тоже никто не делал, — добавляет жена Евгения Марина.
— А как же вы там жили?
— Газовые колонки ставили или бойлеры. Всё за свой счет. Так всего и не расскажешь. Это надо было просто приехать и посмотреть. Я когда приехала к вам, для меня была дикость, что из крана идет горячая вода. Я такого никогда в глаза не видела. Ничего никому не нужно было. Никто ни в чем не был заинтересован. Всё подскочило в цене, особенно медицинские услуги и лекарства. В один день в аптеке одна цена, на следующий другая, а через неделю в шесть раз выше, чем первая.
— Мы будем оставаться здесь, там делать нечего, — продолжает Евгений. — Для того чтобы там что-то изменилось, должно пройти минимум лет 25, это если прямо сейчас начнутся позитивные изменения. Разрушили все предприятия, остались одни рынки да магазины. Но на что в них покупать, если нет основного предприятия? У нас были красноугольные шахты. Сейчас из семи больших шахт работают только три. И то новые никто не строил, а эти построены еще при Советском Союзе. Все жители близлежащих городов и поселков работали там. Но не всем удавалось туда устроиться, поэтому если ты работал на шахте, то ты белый человек. Работы толком нет. Смысл туда возвращаться?
— Это тяжело — бросить всё, покинуть место, где ты вырос и прожил всю жизнь, и уехать. Три года назад, когда мы поженились, мы въехали в однушку. У меня был большой телевизор, выигранный в конкурсе, а у Жени компьютер и стол к нему. Но на свадьбу нам всего надарили, мы обставили квартиру, у нас был хороший холодильник, машинка, — рассказывает Марина. — Но ничего, муж у меня парень умный, начитанный. Инженер-строитель по образованию. Главное — вид на жительство получить, работу и дом найти, а остальное наживем.
Фото Вячеслава НИКУЛИНА