Россия — Польша: любовь до гроба…
Неважные у нас отношения с Польшей, ох, неважные. Вот и Даниэль Ольбрыхский («Потоп», «Пан Володыевский», «Тарас Бульба») выставляет моей родине счет за «аннексированный» Кремлем Крым… И камнем преткновения (если не углубляться во времена средневековья) в новой истории тут является Катынь. Нет, ну конечно, есть и еще одна «вина» России — это смоленская авиакатастрофа трехлетней давности. Но это так, довесок к основному блюду. То есть всего лишь «гарнир» к Катыни, который Польша, полагаю, не переварит даже в том случае, когда получит-таки останки разбившегося авиалайнера для проведения собственной экспертизы. Что, интересно, они надеются там найти? Уж не отпечатки ли пальцев русского Рембо — Ивана Иванова, штатного террориста с лошадиным тавро на лбу made in Lubyanka? Впрочем, это даже не вопрос: очевидно же, что для возобновления крестовых походов, о которых многие знатные шляхтичи сегодняшней Польши вспоминают с нескрываемой ностальгией, им недостает самой малости… В этой ситуации и предоставленные нашей стороной записи разговоров пилотов разбившегося лайнера (от взлета и вплоть до удара о землю), и полная расшифровка черных ящиков, и прочие доказательства, подтверждающие вину погибшего экипажа в случившемся, имеют коэффициент полезного действия не выше нуля с неизменным «Это все кремлевские происки и тонко спланированное убийство». И всякий раз тенью отца Гамлета в очередном «потеплении» российско-польских отношений выглядывает из-за театральных кулис всамделишная ненависть с тысячелетней историей, русофобия, если кратко, и все, что обычно за нею следует…
Но давайте вместе с вами вспомним, что, собственно, произошло две трети века тому назад в Катыни. Если мы будем опираться на фильм Анджея Вайды «Катынь», как на исторический документ, где «плохие» энкавэдэшники, как на скотобойне, расстреливают две тысячи «хороших» пленных офицеров Войска Польского, то мы должны покаяться, как бобики, и, упав на колени, ползти всем русским прайдом в сторону польских границ, колотя себя в грудь и выдирая волосы с собственной головы. Это один вариант. Он основан на невежестве и стереотипах. А есть другой, заключающийся в нашем элементарном желании узнать предысторию катыньской казни…
Итак, о чем умолчал Анджей Вайда.
1938 год. Около сорока тысяч русских солдат-буденновцев попадают в окружение, затем в плен польской армии. Нашим солдатам польские «панове» (те самые офицеры Войска Польского) вспарывают животы и, запустив туда домашних кошек, зашивают… После чего заключают друг с другом пари: кто вперед сдохнет — русский солдат или кошка… Так (или почти так, с небольшими импровизациями) были умерщвлены все сорок тысяч советских пленных, и это, увы, горький факт, с которым любой из нас может ознакомиться по многим источникам, было б только желание. Вам интересно, что было дальше? А дальше ситуация изменилась кардинально (что на любой войне явление обычное), и в 1940 году вчерашние палачи сами оказались плененными и превратились в жертв. В плен попали 200 тысяч солдат и офицеров Войска Польского, казнены были лишь 2 тыс. непосредственно причастных к убийству наших пленных. БОЛЬШИНСТВО ПОЛЬСКИХ ПЛЕННЫХ ЧЕРЕЗ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ БЫЛО ОТПУЩЕНО НА РОДИНУ. И в этом заключается историческая правда, которая никогда не устроит польскую сторону. Анджей Вайда в своем впечатляющем фильме показал лишь одну сторону кровавой драмы. Ну а что вы хотели: он же в первую очередь патриот и лишь затем художник.
А художнику можно все. Даже приврать чуточку. Впрочем, слово «чуточку» в данном контексте просится быть заключенным в кавычки, поскольку слишком уж оно киселеобразно и обтекаемо. Общеизвестно — недосказанная правда есть ложь. Или, как минимум, неправда, экстраполяции которой на любую почву можно придать и шекспировского трагизма, и шутливо-сатирическую направленность — как говорил Антон Антонович Сквозник-Дмухановский из «Ревизора»: «Не привравши ведь ни одна речь не говорится».
P.S.
Мой отец, плененный немцами (Штеровка, Украина) в 1941 году, будучи пятнадцатилетним подростком, был отправлен в концентрационный лагерь. За полтора года, проведенных там, сумел выучить польский. Сделал это лишь затем, что замыслил побег, а маршрут пролегал через территорию Польши. «Мне не просто нужно было освоить разговорный польский, — рассказывал мне батька, — необходимо было лишить себя русского акцента. А иначе — смерть. Поскольку любой поляк, к которому я мог не раз обратиться за помощью по пути на родину, тут же выдал бы меня немцам…».