Первая Жанна д`Арк

Она первой в Советском Союзе сыграла Жанну д’Арк. О необычном спектакле, поставленном во Дворце культуры ЧТПЗ, писали в газетах, большая статья вышла в журнале «Театральная жизнь». И хотя главной исполнительнице было всего 16, юной головки успех не вскружил.

«Хоть одевальщицей пойду — лишь бы в театре», — решила она и поступила в театральную студию... Это было более 40 лет назад. Сегодня Ольга САФРОНОВА — актриса челябинской драмы, заслуженная артистка России. Как сказал кто-то из московских критиков, она настоящий мастер эпизода.

Доплавалась

— Я не избалована вниманием, — улыбнулась Ольга Васильевна моим охам и ахам.

Ловко разрезала фирменный сладкий триколор под названием «Холодок» (в театре говорят «сафроновский тортик», а также есть «сафроновская капуста», фирменным считается даже «сафроновский смех»), и чайный разговор незаметно превратился в дивную цепь эпизодов из жизни актрисы Ольги Сафроновой.

— Однажды сестрёнка отвела меня в бассейн. Это был даже не бассейн — просто пристрой к бане с двумя ваннами по 10 метров. Он находился в Ленинском районе, недалеко от нашего дома.

Я влюбилась в воду, мне страшно нравилось плавать. Но постоянно болела: день поплаваю — две недели в школу не хожу. Маме это не нравилось, и бассейн для меня накрылся.

Помню, тренер приходил к нам домой и уговаривал маму отпустить меня на занятия: «Я буду следить за температурой воды, чтобы Оля не переохладилась. Она наша надежда». Ну и что? Сходила на занятие и опять заболела.

Тут мама не выдержала и сказала: «Всё, никаких бассейнов. Давай-ка пойдём в художественную самодеятельность». И отвела меня во Дворец культуры трубопрокатного завода. Как ни странно, мне там понравилось.

Я выступала в детских спектаклях, новогодних сказках: то Бабу Ягу сыграю, то ещё какую злодейку. С удовольствием хулиганила, вечно что-то придумывала. А потом мне единственной предложили перейти во взрослый коллектив.

Однажды на постановку пригласили режиссёра из театра драмы Алексея Найдёнова. Он решил поставить спектакль о Жанне д’Арк по пьесе французского драматурга Жана Ануя «Жаворонок».

Никто в нашей стране эту пьесу не ставил, не играл — и я оказалась первой в Союзе Жанной д’Арк. Хороший получился спектакль. К нам приходили актёры драмы, критики приезжали — даже из Москвы.

А после того как в журнале «Театральная жизнь» появилась большая статья, нашему коллективу присвоили звание народного театра. А я прошла под номером 13 все испытания в театральной студии и меня оставили в театре. Выбор был сделан на всю оставшуюся жизнь.

Пропущенная ставка

Ольга Сафронова — острохарактерная актриса. Она может играть разные роли, но «у неё есть своя ниша, которую она занимает по праву». Так говорил о ней художественный руководитель челябинской драмы Наум Юрьевич Орлов.

— Обычно люди рвутся к большим ролям. А мне почему-то интереснее маленькие эпизоды. За три минуты на сцене я должна рассказать о героине всё: умная она или глупая, добрая или злая, образованная или не очень. Сделать это нужно ярко, точными мазками, чтобы зритель понял, кто такая, зачем явилась и почему ушла.

Помните «Село Степанчиково»? Я играла одну из приживалок, не произнося ни единого слова. Весь спектакль она ходила за хозяйкой по пятам и время от времени реагировала на происходящее безумным громогласным смехом: га-га-га...

В такой роли не разбежишься: ни слов, ни имени. А мне интересно — как показать характер, чем занять себя на сцене? И я придумала. Подошла к реквизиторше и попросила: «Тётя Аня, мне нужна большая морковка.

Сходите, пожалуйста, на рынок и купите». Потом сделала грим: глаз не было — одни щёлочки, бровки махонькие, вдобавок нарастила огромный нос.

Выхожу в начале спектакля с этой морковкой, периодически содрогаюсь от смеха... Министр культуры Владимир Макаров до сих пор «припоминает» мне детали, смеётся.

Кстати, на премьере случилась неожиданная вещь. Нас выстроили на поклон: главные исполнители — впереди, мы, как положено, — по бокам, в самом портале. Выходим — зал аплодирует.

И вдруг на сцену поднимается мужчина с огромным букетом в руках, проходит мимо главных героев, почему-то вылетает на край сцены и вручает мне цветы, приговаривая: «Спасибо вам большое, спасибо!» У меня даже слёзы выступили. Никак не думала, что моя работа будет замечена.

Хотя прелюдия к успеху была такой: в театр пришёл новый директор Леонид Заславский. Как и все руководители, решил навести в труппе порядок. Мне он сказал: «Как же так получается, Сафронова?

Вы молодая актриса, только что окончили театральную студию, а никак себя не проявляете. Хоть что-нибудь вы на сцене можете?» Заодно и предупредил: «Если до конца сезона ничего интересного не сделаете, вынужден буду с вами распрощаться.

Не буду же я зря платить 75 рублей!» Вы помните, что такое 75 рублей — гроши! И потом, мне было всего 20 лет, оканчивала 11-й класс вечерней школы...

Так вот, после роли приживалки из «Села Степанчиково» Заславский вызвал меня в кабинет и сказал: «Вы меня удивили, Сафронова. Я очень доволен. Даю вам ставку через ставку — не 85 рублей, а 95!»

«Цианистый калий... с молоком или без?»

Даже самый маленький эпизод — это бессонные ночи, какие-то фантазии, сомнения. Каждая роль — кусочек жизни, сгусток энергии. Это как ребёнок, которого надо выносить, отдать всю себя.

В спектакле «Цианистый калий...с молоком или без?», который Марина Аничкова ставила по пьесе испанского драматурга Хуана Хосе Мильяна, я играла Аделу. Ой, сколько хворала я этой ролью, как трудно вынашивала её...

Надо было сыграть патологию женщины, которая прикована к инвалидной коляске. И в то же время нельзя показывать эту патологию, потому что сцена — это эстетика. Чуть переступишь грань — пойдёт неприятие.

В других ролях можно хоть повернуться, ножкой дёрнуть, пируэт в какой-то момент сделать. А здесь сидишь прикованная — одни руки да голова. Если колёса коляски вертишь, остаются только слова...

Вот и мучилась днями-ночами, чтобы прожить на сцене судьбу, показать характер, тот же испанский дух. Режиссёр ведь даёт только стержень.

Пока он голый — это неинтересно. Если начинаешь обвивать разными штучками, малейшие детальки отыскивать, тогда вырисовывается и образ.

Стресс снимает Ренуар

Самое смешное, что до четвёртого класса я читала только сказки. Мама очень волновалась, что ребёнок ничего другого не воспринимает.

Решив, что к чтению надо приучать, достала с полки Марка Твена: «Понравится — прочитаешь, если нет, возьмёшь что-нибудь другое». И вдруг я увлеклась.

Как заворожённая погружалась в совершенно другой мир: то «Трёх мушкетёров» Дюма, то «Человека-амфибии» Александра Беляева. Однажды пришла в гости (не помню, к кому).

Смотрю: мебели в комнате нет, вдоль стен — полки с книгами, книги так стоят, эдак, сверху, поперёк. Авторы, каких никогда не знала, и всюду альбомы с репродукциями художников. Я ахнула: «Надо же такое богатство иметь! Одну книжку читаешь — целый мир открывается. А тут вон сколько!»

С этого момента к книгам я пристрастилась окончательно. А их тогда не было. Мы с мужем тратили кучу денег, выписывали толстые журналы. В конце года подписку оформляли на 450 рублей (при зарплате 150).

Зато дома были даже самые запретные вещи. Вот посмотрите: «В круге первом» Солженицына, журнал «Новый мир». Вот они — все переплетены, сохранены: «Нева», «Юность», «Сибирские огни», «Иностранная литература».

Сын говорит: «Мама, зачем тебе это хранить? Сейчас можно на одном диске всё записать!» Знаю. Но для меня держать в руках книгу, перелистывать страницы — святое.

Однажды потеряла два журнала «Москва», в которых впервые был напечатан роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Журналы были чужими — потеря невосполнимая. И я выписала из Москвы печатную машинку.

Началась новая эпоха знакомства с большой литературой. Я прошла каждую буковку «Мастера и Маргариты», как будто была причастна к созданию романа. Незабываемое ощущение... Потом мне начали приносить редкие издания.

Я перепечатывала Мандельштама, Карнеги, Ахматову, Цветаеву, «Роковые яйца» и «Собачье сердце» Булгакова. Не знаю, откуда брались силы и время, но я не могла остановиться. Печатала под копирку, экземпляры раздавала друзьям.

Боже, а как я была счастлива, когда Пугачёва выбрала для своей песни стихи Мандельштама: «Петербург, я ещё не хочу умирать, у меня телефонов твоих номера». До сих пор душу переворачивает.

Мои перепечатки тоже до сих пор хранятся. Когда подступает не самое лучшее настроение, прихожу домой, принимаю ванну с какими-нибудь травами-ароматами, забираюсь в заправленную красивым бельём постель и как белый человек листаю альбомы с работами любимых художников.

И непроизвольно фиксируешь детали, запоминаешь. Однажды мне помог Ренуар. Очень хороший у нас был спектакль — «Восемь любящих женщин». Люба Чибирёва поставила. Каждый раз мы будто купались в нём. Я играла экономку мадам Шанель.

Помню, художник Олег Петров спросил: «Как ты представляешь свой костюм?» Я прихожу домой, достаю альбом «От Делакруа до Матисса» и нахожу свою будущую экономку: фартучек, воротник-стоечка, который держит шею как в футляре, большой бант на груди, белые перчатки.

Я подсмотрела это у Ренуара — в «Подавальщице из ресторана Дюваля». И сразу стали понятны образ, чувство собственного достоинства, с которым моя героиня разговаривала с хозяйкой: «Да, мэм, извините» или: «Нет, мадам, я этого не могу допустить!»

Бокалы поднимаем за здоровье

Интересная всё-таки у нас профессия. Она проникает всюду. Иду, к примеру, по улице, возвращаюсь с работы... Нет чтобы подумать, чем семью порадовать, что на ужин приготовить, а я наблюдаю за прохожими, манерой говорить, двигаться: «Надо же — какая интересная походка!

Идёт мужичок, руками машет, что-то бормочет». И это может пригодиться — смотри-ка: во время разговора один жестикулирует, другой от неуверенности трогает себя за нос.

Всё время подмечаешь, непроизвольно фиксируешь то одно, то другое. Конечно, этому нас учили ещё в театральной студии. А я всё думаю о Науме Юрьевиче Орлове.

 Он главный мой учитель, удивительный человек, эталон культуры и эстетики, непререкаемый авторитет. А как он любил нас! Берёг и многое прощал. Только теперь понимаешь, кого мы потеряли... С ним жили как у Христа за пазухой.

И он по-прежнему нам помогает: создал свой театр, научил жить одной семьёй. Может, поэтому удаётся выдерживать испытания, которые сваливаются на наш театр. Надеюсь, мы его не подведём.

Мне кажется, в своей жизни я сделала одно очень важное дело: вырастила честного, умного, порядочного, грамотного человека. Одна беда: хотела дать ему хорошую уважаемую профессию доктора. Выучила.

На самом деле всё оказалось не так уж безоблачно. Сын — бюджетник, анастезиолог-реаниматолог, дома бывает редко, потому что приходится работать в нескольких местах.

А ведь у них два сына, их надо вырастить, выучить. Но свою профессию он любит и ни о чём не жалеет. Мои дети рядом, мы вместе: отдыхаем всем табором, поддерживаем друг друга.

А когда садимся за стол и поднимаем бокалы, то в первую очередь пьём за здоровье!

Татьяна МАРЬИНА
Фото из личного архива
(Сафронова в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше» и в жизни)