Челябинка поведала историю Москвы-пулеметчицы, в 18 лет пробившейся на войну

Оня Москвина — справа, пониже ростом. Снимок сделан в 1941 году. Скан-копия из семейного архива

Обычно долг журналиста в преддверии 9 Мая — передавать чужие истории: ветеранов, детей войны, их детей, которые помнят рассказы о фронтовых и трудовых буднях. Но в этом году корреспондент «Вечерки» решила поделиться с читателями историей о добровольце, записанной для собственной семейной хроники. Эта статья — о хрупкой уральской девушке, которая, несмотря на все ужасы войны, не побоялась отправиться туда, откуда многие так и не вернулись домой.

О чем вы думаете, когда говорят о добровольцах Великой Отечественной войны? У меня перед глазами только одна картина.

— А чем это я вам не подхожу? — допытывается у военкома молоденькая симпатичная девчушка.

На дворе — конец 1942 года. У этой девушки — Анисьи Москвиной — написано заявление на отправку добровольцем на фронт. Она узнала, что из ее района уже уехали первые добровольцы, и как ветер примчалась в военкомат — требовать, чтобы призвали и ее.

— Ну не подходишь ты, — отговаривает военком.

Причина, почему девушка не годится, видна невооруженным взглядом: Оня сидит напротив военкома на стуле и болтает ногами. Росту она такого крошечного, что ноги до пола не достают.

— А я на вас донос напишу, что вы меня жалеете, потому что вы моих родителей знаете. И поэтому меня призывать не хотите, — парирует Оня.

Село Абатское, где 18-летняя шантажистка доводит до инфаркта дядьку-военкома — в Тюменской области. Но на сегодня там уже не осталось наследников, которые могли бы поведать эту историю. А я чуть ли не с детства помню рассказ о добровольце полутора метров ростом — моей двоюродной бабушке Анисье Москвиной.

Чем закончилась сцена в Абатском? Инфаркт военкома все-таки не хватил, а добровольца он согласился принять.

— Но смотри, заревешь, как мать придет провожать — никакой тебе армии, пойдешь домой! — пообещал он Оне.

Оня в центре. Фото сделано в мае 1941 года. Скан-копия из семейного архива

А как тут не зареветь, расставаясь с родными, может, навсегда? Оня схитрила: простилась с матерью дома. Провожать на людях, у машины запретила настрого. Мать все равно пришла, но стояла в сторонке, не показывалась на глаза.

Может статься, Оня не заплакала бы и так. Характер у нее уже к 18 годам был независимый и тяжелый. В 15 лет Анисья уехала из дома в соседнюю деревню Крутинку — работать учительницей. Дело в том, что примерно в 1939 году с деревенских учителей сняли бронь и призвали в армию. В Абатском девушкам из классов постарше предложили поехать учить малышей, Оня согласилась. Не все шли в школу вовремя, так что и в младших классах многие ученики были старше учительницы, и почти все — выше ростом. Оня приврала, что ей не 15 лет, а 18: не то, думала, совсем слушать не будут.

Из учительниц Анисья и отправилась на войну — конечно, не сразу на фронт, а в военную учебку. Удержанные при отправке слезы еще отлились кнопке-добровольцу за время службы.

— Я при людях никогда не ревела. У нас матрасы были соломенные. Как припрет — скажу: пойду, свежей соломой набью подушку, — записывала много лет спустя рассказы бабушки моя мама. — Вернусь, спрашивают: «Ты ревела?» Нет, говорю, не ревела. «А чего глаза красные?» — говорят. «Труха от соломы глаза запорошила, — отвечаю, — терла, вот и покраснели!»

Больше всего Оня хотела попасть в пулеметную роту. Тут ни слезами, ни шантажом было не помочь: девушка сама весила немногим больше пулемета. Но кто-то сказал: «Да она шустрая, она на связи будет!» — и Анисью приняли.

Отчего же плакала? Оттого, что после учебки не дали звание старшего сержанта: и сама Москва (такую кличку ей дали по фамилии), и весь курс считал, что девушка его непременно получит. Оня даже попросилась выйти из строя — так хотелось разреветься от обиды.

Еще повод для слез — волосы. Пулеметную роту решили сделать образцово-показательной. А чтобы соответствовать санитарным нормам на пять с плюсом — обрить девчонок наголо.

— А я перед этим сходила в парикмахерскую и сделала перманентную завивку, — рассказывала бабушка.

Девчонки ревели в три ручья. Больные попросили Оню закидать их матрасами, чтоб не попасть на это санитарное мероприятие. Одна девушка с длинными роскошными волосами упала в обморок — ничего, отлили водой и стали стричь дальше. Командир чуть ли не с пистолетом в руке надзирала за «санобработкой». Но одна бойкая москвичка все-таки прошмыгнула в двери, убежала в штаб. Там решение командира не одобрили. Тех, кто не успел пройти процедуру, в итоге подстригли, но все-таки не налысо. Однако Онины кудри не спасли: она попала на стрижку в числе первых.


Бритый доброволец Оня Москвина. Скан-копия из семейного архива

Анисью, бритую и в шинели, еще долго принимали за мальчика: то на улице обратятся как к юноше, то в фотографии станут искать снимок среди мужских. Однажды боец из другого полка попросил «мальчика» уступить его девушке место в кинотеатре.

— Ну если ваша девушка лучше меня, то я уступлю, — поддела Оня. А потом засмеялась и попросила соседок потесниться, чтобы всем хватило места.

Непростой была и служба. Сперва полк стоял в Смоленской области, затем его перевели в Московскую. Девушки вели сторожевую службу. Шли бомбежки, а от выходов в охранные патрули это не освобождало. Об этом бабушка рассказывать не любила.

Готовили пулеметчиц и к отправке на фронт. Но командира уличили в шпионской деятельности (теперь уже неизвестно, правда это была или нет), и весь полк решили оставить на менее важных позициях. Девушек отправили на Дальний Восток, охранять границу с Японией. Нападения оттуда уже не ждали.

После Победы Оня вернулась к родным в Тюменскую область, снова работала в школе, вышла замуж. Эхо войны еще долго звучало над жизнью. Отец Анисьи Николай Москвин приехал с фронта без ноги, грудь и вторая нога — в шрамах от ранений. Не успел прийти в себя, как пришлось исполнять должность председателя колхоза. В поля и по деревне его возили на тележке: культя еще не зажила.

А о судьбе его младшего брата, своего друга детства Федора, Анисья узнала только много лет спустя. Когда-то с мальчиком Федей на три года старше себя Оня играла, пела песни, из солидарности ревела, если ему было плохо. В Великую Отечественную Федор был танкистом. Раненым он попал в плен и вскоре погиб, избитый после попытки побега. Но жизнь продолжалась — непростая послевоенная жизнь.

Своих детей у бабушки не было. Хранить память о ней остается школьникам, с которыми Анисья Николаевна часто встречалась на уроках мужества, и моей семье — племянникам и внучатым племянникам в другой области.

История Великой Отечественной войны знала добровольцев и моложе моей бабушки. Анисья Москвина не участвовала в переломных сражениях, и награды, которые она перед смертью подарила школьному музею в своей родной деревне Нововяткино, — в основном юбилейные. Но когда говорят о добровольцах Великой Отечественной, я знаю, кого должна вспомнить: Оня Москвина была девушка 18 лет отроду и полутора метров ростом, которая хотела во что бы то ни стало защищать свою Родину.

Шествие «Бессмертного полка» в этом году отменили, но у тех, кто хочет вспомнить своих ветеранов, всегда есть для этого возможности: посадить дерево, поучаствовать в уборке мемориалов или рассказать истории фронтовиков, которые уже не могут поведать их сами.

Тоже хотите поделиться историей ветеранов из своей семьи? Присылайте рассказы и фотографии на почту «Вечерки», и мы опубликуем их на нашем сайте. 




Подписывайтесь на телеграм-канал «Вечерки», чтобы всегда быть в курсе событий Челябинска!